— Уже ничего не остановить, — сказал Капп. — И я ни о чем не жалею.
Он моргнул, посмотрел на Артема, на Клео и кивнул, словно подтверждая свои слова. Все кончено. Убийца обмяк… и вдруг метнулся вперед, чтобы завладеть телепортером.
Артем метнул нож. Сантоку воткнулся в диван, в то место, где мгновение назад сидел киллер, который исчез.
Клео осторожно приблизилась к столику, как будто боялась наткнуться на невидимое мертвое тело. Она несколько секунд смотрела на нож, торчащий из обивки, потом повернулась к майору.
Казалось, Клео почувствовала облегчение, поняв, что нож вспорол только акриловую ткань.
Она смотрела на Акиниса, и во взгляде ее была нежность. Ей нравилось, что он оказался вовсе не суперменом.
«Хватит с меня супергероев! И плевать, что Виктор Капп может возникнуть в любой момент».
Майор встал и шагнул к Клео — растерянный, смущенный. Она сделала шаг навстречу.
Они взялись за руки, точно это был самый естественный жест.
Клео прижалась к нему, Артем обнял ее так крепко, как если бы от этого зависела жизнь. Это не было осознанным решением, они не предчувствовали разлуку… В следующее мгновение их тела дезинтегрировались.
55
Монастырь Таунг Калат, гора Поупа, Бирма
— Выслушай меня, Пангайя! Выслушай, прошу тебя!
Президент Галилео Немрод реинтегрировался в храме на горе Поупа, в метре за спиной дочери. Никогда еще пальцы Пангайи не двигались так стремительно, они танцевали с той же скоростью, что и строки кода, сменяющиеся настолько быстро, что их невозможно было прочитать.
— Умоляю, Пангайя, дай мне объяснить…
Она не повернула головы, не удостоила отца взглядом, продолжая стучать по невидимой клавиатуре. Сторонний наблюдатель сказал бы, что числа — часть мозга Пангайи, цифровое выражение ее мыслей.
Мысли Ми-Ча неслись не с той скоростью, что у Пангайи, но тоже метались как сумасшедшие, расталкивали друг друга, снова сходились.
Ми-Ча тоже телепортировалась в храм и приземлилась точно в медицинскую кровать. Она опознала капельницу с теми же препаратами, которые ей вводили в Ласточкином гнезде. Капитан проделала то же путешествие, что и президент, хотя он считал дворец неприступным — даже для своей дочери.
«Галилео, ты снова недооценил дочь…» — подумала кореянка.
Стоило ей реинтегрироваться, кот запрыгнул на кровать и заурчал, уткнувшись носом в руку хозяйки. Кореянка не отпихнула любимца, хотя кот всем своим весом навалился на рану.
Интересно, Немрод действительно считал себя неуязвимым в Ласточкином гнезде? Думал, что у дочери нет причин не доверять ему?
Как только охранники освободили Пангайю и вновь подсоединили ее к квантовому компьютеру, она легко обошла запрет, наложенный на частное пространство отца, и вернула его и кореянку на гору Поупа. Сама Пангайя не могла телепортироваться, но была наделена властью пригласить к себе — силой, если понадобится — хоть все человечество.
Сегодняшний вечерний прием обещал стать исключительным. На Пангайе было длинное индийское сари, шитое золотом и серебром, в которое ей помогла облачиться одна из храмовых прислужниц. Ради какой церемонии дочь президента выбрала столь элегантный наряд?
— Прошу, поговори со мной, девочка! — почти умолял Немрод.
«Замолчи! — мысленно прикрикнула на него Ми-Ча. — Замолчи, пусть она сконцентрируется!»
Кореянка дословно помнила свой разговор с президентом. Она знала, что в этот момент миллиарды землян телепортируются на остров Тристан-да-Кунья, который вот-вот разнесет баллистическая ракета, а сотни националистов устроят беспорядки во множестве точек планеты…
«Отстань от дочери, пусть работает, дай ей спасти то, что еще можно спасти, а уж потом объяснишься с ней», — думала она.
Древний телефон соскользнул на простыню.
«Только потом, Галилео, начнется твой процесс. Только потом ты откроешь Пангайе всю правду, если она снизойдет до тебя. Она все слышала, и теперь ей известно обо всех жестокостях, которые ты творил годами. Ты убил ее родителей. Ты забыл рассказать врачам о болезни дочери в тот момент, когда излечение было еще возможно, зная, что она совершила безрассудный поступок, чтобы папочка, которого она так сильно любила, гордился ею. А папочка не любил никого, разве что всю Землю, но любить всех разом — это не любить никого».
Галилео Немрод сделал еще один шаг к дочери. Он мог бы поднять руку и коснуться ее плеча. Пангайя словно бы не замечала отца, не слышала ни звука его шагов, ни его криков, сейчас она была сосредоточена на куда более важном деле, чем мольбы отца.