— Понятия не имею. — Клео посмотрела на него, вопросительно подняв брови.
— Сейчас объясню. У бразильцев всегда — то есть еще до телепортации — была отличная команда, а теперь в этой части мира побывали миллионы людей и она стала мегапопулярной. Бразилия — это солнце, пляж, самба, карнавал и смешение рас, а также место, где чаще всего занимаются любовью. — Элиас снова покраснел. — Говорю тебе как архитектор, большинство землян мечтают построить дом в Бразилии, это поднимает самооценку человека.
Пальцы Элиаса подползли к краю юбки Клео. «Он хорошо воспитан, умен, галантен, робок, но предприимчив, так почему же этот набор не возбуждает тебя, а, детка?» — спросила себя молодая женщина.
— Но им противостоят злобные немцы!
— Почему злобные? — удивилась Клео. Элиас все же заслужил капельку внимания.
— Ну как же, подогреть страсти может только противостояние «плохих» с «хорошими». Раньше это не имело значения, люди поддерживали местные команды, а теперь у нас один народ, одна земля… Идеальный принцип для политики и прав людей, но спорт — другое дело. Если нельзя выбрать свою сторону, свой лагерь, незачем болеть, так что приходится придумывать «плохих» и «хороших». Почти все желают победы Бразилии и провала Германии — там холодно, море мелкое и скучное, люди только и делают, что работают. Кроме того, немецкий считался одним из самых некрасивых языков, а Германия очень долго была отмечена печатью нацизма. Но ты и сама знаешь, ты ведь историк, рассказываешь детям о мировых войнах, нацистах и всяком таком… Короче, Германию удобно не любить, болеют за нее разве что лузеры, ностальгирующие по большим автомобилям, которые некогда производили немцы.
Клео слушала вполуха и думала: «До чего же ты нудный, уж точно немец, а не бразилец!» Впрочем, ей были одинаково не близки и ordnung,[11] и вечный карнавал. Если бы ей предложили выбрать, она бы предпочла простую сдержанность, свойственную жителям Северной Европы, например Исландии и Лапландии, или обитателям Маркизских и Галапагосских островов. Интересно, а у островитян были свои футбольные сборные?
Тут арбитр дал свисток, и трибуны немедленно взорвались радостным ревом. Публика аплодировала любому пасу бразильцев, кучка немецких болельщиков в блондинистых париках с банками пива в руках принималась бесноваться, как только их нападающий проникал на половину соперников. А когда он едва не забил гол, они завопили так, что Элиас испуганно стиснул колено Клео.
— Несколько лет назад, — пробормотал он ей на ухо, — немецкую команду заподозрили в жульничестве. Говорили, что их игроки используют микротелепортацию. Переносятся на один-два сантиметра незаметно для зрителей, что позволяет им перемещаться быстрее и прыгать чуть выше, а это строго запрещено. Доказательств, правда, не нашли.
Клео не было никакого дела до давних подозрений, каких бы футболистов в чем бы ни подозревали. На экране мелькнуло лицо журналиста и тут же снова исчезло.
Бразильцы прижали немцев к их воротам. Стадион скандировал: Vamos, vamos,[12] а Элиас вдруг клюнул Клео в щеку.
Она не оттолкнула его, хотя и не почувствовала ничего, кроме раздражения и отчужденности. «Ну почему я не могу наслаждаться игрой и радоваться поцелую? Могла бы усладить мать рассказом об удачном свидании, а то и заняться любовью на солнечном острове, как нормальный человек, а через двадцать лет обвенчаться в соборе Святого Петра в Риме. Что же я за урод такой! Мне плевать на этот счастливый мир, у нас с ним нет ничего общего…»
— Расслабься же, Клео! — С этими словами Элиас вскочил и заорал вместе со всеми: — Оле! Оле! — Потом повернулся к Клео: — Расслабься и получай удовольствие, мы же в Рио! Мир прекрасен, мир никогда еще не был так прекрасен! Солнце, небо, музыка, свобода и праздник.
«Он прав, — подумала Клео, — не мир, а сплошной праздник».
— Más rápido![13] — не утихал стадион.
Клео рассказывала ученикам, что во времена первых телепортаций самым распространенным языком был английский, а потом, против всех ожиданий, главным стал испанский и за несколько лет задвинул английский, мандаринский, португальский и французский в ряд квазимертвых языков. Испанский был проще, на этом певучем языке говорили на солнечном юге, куда телепортировались девять из десяти землян. Испанский был языком праздника, и раз уж весь мир стал праздником, то на нем заговорили все.