Из снега торчала рука. Детская. И сразу она увидела вторую руку и все тело.
Вне себя от ужаса, Клео лихорадочно расшвыривала снег. На нее смотрели ничего не видящие глаза ребенка лет десяти, ровесника Кевина, Доротеи, Дилана. Ее учеников.
Детская ледяная ладонь лежала в руке женщины, которая находилась глубже в снегу. Семья?
Клео вспомнила трупы взрослых в фавеле Мангейра. Они умерли своей смертью… Ее крик мог вызвать сход лавины с гималайской вершины.
Этот ребенок умер вовсе не своей смертью. Ему перерезали горло.
24
Киджондон, Корея
— Что мы забыли в этой призрачной деревне?
Бабу оглядывался, не веря своим глазам. Мало что могло удивить его в нынешнюю эпоху телепортации, но ничего подобного он еще не видел. Он пытался понять, что это за странное место и почему тут все дома фальшивые. Фасады зияли темными дырами вместо окон, стены и крыши прикрывали пустоту. Какие-то обиталища призраков. Киношная декорация, но настолько нелепая, что не верится, что тут могли снимать фильм.
— Вот тут я и живу, — сказала Ми-Ча, спуская с рук кота. — А теперь и ты, Шпион.
Майор Акинис что-то читал в планшете, не обращая внимания на подчиненных.
— Что тут стряслось? — поинтересовался Бабу. — Они не успели закончить строительство?
Ми-Ча повела Шпиона в большое здание с монументальным фасадом, за которым скрывалась одна-единственная комната. На полу лежал ковер, из всей мебели — два стула и шкаф. Кот выглядел безмерно одиноким в этом пустом помещении.
— Я родилась в Киджондоне, это двумя километрами ниже, в той стороне. — Ми-Ча махнула рукой на проем в стене. — В долине, где пролегала граница между двумя Кореями, бывшая некогда одной из самых неприступных границ. Она исчезла задолго до моего рождения. В Северной Корее это место называли «Деревня Мира», а в Южной — «Деревня Пропаганды», потому что ее построили с одной-единственной целью — доказать, что люди живут тут и не пытаются сбежать. Каждый вечер являлись солдаты и зажигали повсюду свет.
Кот обследовал новую территорию. Потерся о ноги Артема, по-прежнему занятого чтением. Бабу выглянул в проем, обвел взглядом долину и остатки демилитаризованной зоны — нейтральную полосу, где все еще стояли сторожевые вышки, антенны, батареи с выведенными из строя пушками. Наверное, и минные поля на месте.
— Ты правда живешь в этом ужасе?
— Нет. Только сплю. Телепортируюсь сюда с футоном под мышкой, ночую, а как только просыпаюсь, прыгаю в другое место. К моим услугам весь мир, чтобы поесть, помыться, повеселиться. Но сплю я здесь — дома, где спали мои родители и будут спать мои дети. А теперь и мой маленький Шпион.
Бабу скорчил рожу апокалиптичному пейзажу, свидетельству прежнего порядка вещей.
— Ладно, хватит лирики. Ты сказала, что заскочим на пять минут, оставим котяру и…
— Вот же мерзавец! — воскликнул Артем, не дав ему договорить. — Да он издевается над нами! — И сунул планшет коллегам. — «Индепендьенте Планет» только что опубликовала беседу с человеком, якобы толкающим телепортеры всем желающим скрыться от «Пангайи». Видите подпись? Лилио де Кастро!
Статью поставили в номер меньше четверти часа назад.
— Теперь мы хоть знаем, как журналист с учительницей сбежали от нас в Рио. Хоть что-то… — философски заметил сенегалец.
Артем отпихнул ногой кота, который, не найдя ничего получше, попытался вскарабкаться на него. Ми-Ча подхватила Шпиона и поднесла его к мягкой корзине с кружавчиками и розовыми ленточками, купленной три минуты назад на главной площади Брюгге:
— Тебе тут будет уютно, малыш.
— Ми-Ча! — Рык майора заполнил пустую комнату, точно голос бога-громовержца. — Хорош развлекаться! Подведем итог. Много времени это не займет — у нас ничего нет. Ни-че-го! Кроме записи с неуловимым киллером-блондином. Будем звать его Ханом, если тебе так нравится, Ми-Ча. Стадион «Маракана» эвакуировали в прямом эфире на глазах у семи миллиардов зрителей, не потрудившись выяснить, не розыгрыш ли это, не ложный ли сигнал. Президент Немрод дает интервью журналисту, более чем вероятно замешанному в терактах и контрабанде. Не стоит забывать о готовящемся праздновании столетия телепортации, столь дорогом сердцу нашего президента. Что из всего этого следует? А вот что. Ты, Ми-Ча, оставишь в покое кота, его розовую корзинку и всю эту хренотень. Ты, Бабу, постараешься избавить нас от философских сентенций и ностальгических воспоминаний. Мы и так всеобщее посмешище! Как говаривали легавые, ездившие на машинах с сиренами и проблесковыми маячками, по газам!