На это раз сын решил одарить маму сладкими подарками. Он вдруг вспомнил, как в детстве они с сестрой Настей с нетерпением ждали её прихода домой с чем-нибудь вкусненьким. И он решил отплатить ей тем же, закупив значительное количество сладостей в большом ассортименте. Какова же была радость Платона от созерцания того удовольствия, с которым его престарелая матушка приняла этот давно ею позабытый подарок. Ему было приятно видеть, как, усадив 10-летнего внука, теперь уже не на колени, а рядом, бабушка в меру угощала того различными сладостями, из педагогических соображений подсказывая ему не забывать и про маму с папой. В результате вся семья вкусила элементы, буквально, сладкой жизни.
Они прожили вчетвером почти полтора месяца. После чего Ксения заторопилась в Москву. Она не привыкла долго жить со свекровью, да и состояние здоровья отца требовало более частого его посещения.
Последние три недели августа особым образом врезались в память Платона.
В эти, очень похожие друг на друга дни он, возвращаясь с работы и ужиная из заботливых рук матери, слушал её ежевечерние рассказы о жизни, взглядах, переживаниях, о радостях и невзгодах, о несбывшихся мечтах.
По всему было видно, что Алевтина Сергеевна, таким образом, прощается с сыном.
Да она этого и не скрывала, периодически повторяя ему об этом:
– «Сынок! Ты только пойми меня правильно, и не сердись, и не расстраивайся! Я уже прожила большую и нелёгкую жизнь. Вас с Настей вырастила и дала образование. У Вас теперь есть своё потомство. Я очень рада, что у тебя много детей, которых ты любишь и привечаешь! Тебя, как всегда, тоже все уважают и любят! Надеюсь, что всё у Вас и Ваших детей сложится хорошо! А я, сынок, просто устала жить! Мне моя жизнь уже не в радость, а даже в тягость! Здоровье никуда не годное! Мне уже пора умирать! Да, сынок, не возмущайся, это так! Так что готовься, мой мальчик, к такому финалу!».
Платон еле сдержался, чтобы не прослезиться. Он давно это чувствовал.
Мать даже внешне вела себя как-то странно. Как будто со всеми и всем прощалась. Но при этом она была в очень хорошем, каком-то приподнятом настроении и умиротворённом состоянии.
Единственное, что её угнетало больше всего, это неуравновешенный, а иногда просто взрывной, характер её младшего внука Иннокентия.
– «Сын! Не упусти парня! За ним нужен глаз, да глаз! А то он таких наворочает дел, сам не расхлебаешь!».
Платон всегда прислушивался к материнским советам в части воспитания детей, анализа поведения и характеров других людей – советам бывшего и весьма успешного педагога.
Но всё его подсознание жило предчувствием неумолимо надвигающейся беды. Он гнал от себя назойливые мысли, но они настойчиво, раз за разом всё же лезли в его голову, частично парализуя его волю и даже наводя на него некоторый страх, а то и почти животный ужас.
Насмотревшись на терзания Ксении, ему, особенно теперь, никак не хотелось терять свою мать.
Но холодный рассудок всё же подсказывал близость развязки.
Чтобы как-то отвлечь матушку от пораженческих мыслей, Платон, больше интуитивно, чем осознанно, вовлёк её, помимо приготовления пищи и мытья посуды, ещё и в некоторые новые домашние дела.
Сославшись на неумение и нежелание Ксении вязать, он попросил мать заштопать его тёплые носки.
Та с удовольствием согласилась. И хотя её зрение уже потеряло остатки остроты, она всё же очень старалась доставить своему любимому сыночку хоть такую пользу и радость.
Чуть позже Платон начал достраивать забор между ними и соседями. И Алевтина Сергеевна была вынуждена ему в этом немного помочь.
Забор, в виде сетки «рабицы», закреплённой на асбоцементных столбах, предстояло натянуть лишь по линии от уровня дома до угла участка, где стояла её любимая берёза-талисман, то есть практически до металлических ворот, закрыв их участок автомобильной стоянки.
Мать, сидя на стуле и одновременно, иногда помогая себе тростью, как могла, держала рулон сетки, периодически с укоризной поглядывая на должников-соседей.
Вскоре забор был готов, и Платон торжественно объявил об этом матери:
– «Мам! Наша с тобой давняя мечта наконец-то сбылась! Посмотри, как стало уютно и красиво!».
На фоне забора и берёзы он даже сделал фотографию Алевтины Сергеевны, якобы садящейся в Волгу. Тогда сын ещё не знал, что эта фотография матери станет её прижизненно последней.
Вскоре, 28 августа, во вторник, они отбыли в Москву.
По пути его старая, 24-ая, бывшая генеральская Волга с № 00-41 часто барахлила. Платону приходилось несколько раз останавливаться и поправлять свечи, а потом вообще ехать только на второй передаче.