Я помню, как мы с мамой уезжалиИз дома – дачи, где уж слишком сорок летБок обок вместе мы дела свершали,Чрез множество, пройдя проблем и бед.
Она оставила свой посох у крыльца,Сойдя с его последнего венца.И из машины дом перекрестила,И, как бы, в памяти своей весь сохранила:
В надежде вновь сюда вернуться,Природе дачной мило улыбнуться,В тепло вновь лета сразу окунуться,И от мирских забот совсем очнуться.
Я строил планы уж на будущий сезон.Она сказала, что дожить бы надо.В словах её, конечно, был резон.Теперь она уж не увидит сада,
Который так лелеяла она,Но больше прокопавшись в огороде,Ничем существенным не жалуя себя, –Дитя, воспитанное жизнью на природе.
Моя душа с ней рядом отдыхала.Моим словам она всегда внимала.И, как никто другой, всё понимала.Какой я есть, таким и принимала.
Советовала мне недавно мать,Чтоб я пораньше спать ложился,От жизни чтоб не утомился,И утром свежим смог бы встать.
Меня она всегда ведь понимала.И понимала, как никто другой.И пониманьем этим вдохновлялаНа трудные житейские дела порой.
Два полных месяца прожив на даче,Вела хозяйство чётко, не спеша.И не могло ведь быть иначе.Нам жизнь казалась, просто хороша!
Забор мне летом помогала ставить.Стихи мои читала каждый день.Меня пыталась ведь на верный путь наставить,На нужный в жизни лад, хоть я давно не пень.
Мне много летом помогала.Одна частенько там дневала.От одиночества, тоскиВсе перештопала носки.
Мы с ней беседовали многоНа даче, в августе, в конце.Меня напутствовала строгоУлыбка на её лице.
И верен я её заветам,Как жизнь оставшуюся жить.И внемлю я её советам,Как негатив в себе изжить:
«Жену и сына воспитать,Всем детям мудрость передать,И чашу полную добраИспить всю полную до дна.
А после смерти, в час поминок,Собрать всех братьев и детинок,И горькой чаркой помянутьСестру и мать! И не забудь:
Для многих бабушкой была,Да и прабабушкой слыла.И прочую родню, гостей…Ты тоже им вина налей,
Пока не вышли «за бугор».Церковное вино – КагорТы в чарки им налей полней.Наполни все ты их скорей,
Чтобы меня им помянули,И помнили все обо мне,Под образом свечу задули,Оставив образ мой в себе!».
Её пророческим рассказом,И материнским я наказомНаправлен был на верный путь,С которого мне не свернуть.
Стихи мои она любила,И за ошибки не корила.А, что не так, так мило пожурит.При этом мне ничем не навредит.
И нету больше у меня опоры!К кому с советом обратиться мне?Ответственности тяжкие оковыТеперь добавлены к моей судьбе.
Одна практически жилаПоследних две декады.И увлечение нашла,Презревши все расклады.
Со многими прощалась ведь она,По толстому письму всем написав из братьев.Как будто подытожить тем смоглаСвою и жизнь ближайших из собратьев.
Всю жизнь прожившая в борьбе,И жертвуя собой отменно,Она ведь закалялась вся в труде,Здоровье тратя постепенно.
«Берёзу, что растёт в углу, Вы не рубите!» –Частенько повторяла мне и всем, –«И тем меня не погубите.Её не будет, я умру совсем».
К ней мама часто подходила,И руки клала на кору.Берёзоньку свою любила,Держа в объятьях, как в плену.
Берёзу эту не спилили,А лишь на треть укоротили.И спиленные два ствола лежали,И никому ведь не мешали.
Однако их всё ж распилилиНа чурбачки. И в тот же чёрный часВ больнице простынёй её накрыли.Покинула она навеки нас.
Себе я не могу никак простить,Что согласился всё ж спилить берёзу,И этим я создал для матери угрозу.Назад содеянного мне не возвратить…
Уехали, забыв снять занавески,Которые повесили с тобой.Дала ты повод этим для невесткиСорвать другие и убрать долой.
Во гневе, стиснув пальцы в хруст,Я крикнул: «Что ты натворила!?»И чуть не вырвалось из уст:«Ведь ты её сейчас убила!».
И я считаю, что мне посчастливилось:Осуществлял за матерью в больнице я уход,Хотя нутро моё тому противилось.Но радовал её ведь каждый мой приход.
Я альбуцид закапывал в глаза.И, чистой марлей веки протирая,Не знал тогда, что пел ей Ю.Лоза,По радио заявку выполняя.