– «Да! Бог создал женщину, чтобы разнообразить жизнь мужчины!» – подытожил Егор.
На этом мудрецы и порешили, закончив свою, допоздна затянувшуюся, дискуссию – беседу «святой» троицы свояков.
Наутро, раньше других вставший, Платон, улучшив момент, намекнул Клавдии захватить его с собой в магазин. Та тоже была не против с ним уединиться.
После завтрака она при всех попросила Платона помочь ей с покупками и вместе спуститься в магазин. Её выбор был вполне закономерен, так как Егор – хозяин, а муж Майкл – дорогой гость.
Перед выходом из квартиры Клавдия, потянувшись к пакетам с мусором, спросила Платона:
– «А куда девать пустые бутылки?».
Тот, перехватывая один из увесистых грузов, неожиданно для заморской гостьи ответил:
– «Да брось их в мусоропровод!».
– «Как это? Разве Вы их вниз не сносите?».
– «Зачем?».
– «Чтобы не гремели!?».
– «Да нет! Бросим прям в мусоропровод!».
Видя удивление на лице растерявшейся женщины, Платон поучил отвыкшую от нашей действительности свояченицу:
– «Клав! Расслабься! Ты же дома, в России!».
– «А в Канаде все выполняют закон, и культура потому лучше!».
– «А может они просто боятся друг друга из-за взаимного и повсеместного стукачества и больших штрафов, а вовсе не из-за культуры?!».
– «Может и так. Но со временем это становится привычкой, а затем и образом жизни!» – победоносно заключила, очевидно, опиравшаяся на собственный опыт, бывшая соотечественница.
– «Может быть» – протянул Платон, как-то неуверенно на этот раз опуская в мусоропровод пакет с бутылками и закрывая скрипучую крышку.
Раздавшийся тут же грохот и скрежет вернул Клавдию к грустному ощущению, что она действительно дома, в России.
После короткой, несколько конфузной паузы, вызванной ожиданием лифта, родственники вновь, как ни в чём не бывало, защебетали.
Разговор теперь, в основном, зашёл о Маше.
Клавдия сообщила Платону, что, беседуя с нею по телефону, передала от него привет и сожаление о потере им при возвращении из Киева бумажки с её адресом. Тут же Клавдия добавила, что позже, воспользовавшись прошлым её приглашением, вдоволь пообщалась с Марией наедине.
Из рассказа свояченицы Платон понял, что у них с Машей не было никакой перспективы. В 1990 году Первое Главное Управление КГБ внедрило старшего лейтенанта Марию Александровну Кожемякину в окружение, подававшего большие надежды, известного бизнесмена из военно-промышленного комплекса США и перспективного политика Алена Стивенсона, названного в честь Даллеса, внучатого племянника давно умершего, ранее широко известного в мире, Эдлая Стивенсона. Постепенно они сблизились. Маша там натурализовалась. Она добилась того, что вышла замуж за Алена, продолжая шпионить за ним. Но через год не стало СССР, а затем и КГБ.
К тому же Ален не стал видным политиком, ограничившись лишь весьма значительными успехами в бизнесе.
По-настоящему влюбившись в мужа, потенциальный агент влияния «Нефертити» перестала передавать о нём информацию, надобность в которой уже и так отпала. У них родилось трое детей. Но летом 1999 года Ален неожиданно трагически погиб в авиационной катастрофе.
Намного раньше Маша сама явилась в ФБР и честно покаялась. Поскольку у них на неё ничего не было, преступлений она не совершала, то и заведённому на неё делу не дали дальнейшего хода.
Однако они попросили выдать всю информацию о её работе в КГБ. Пришлось ей расколоться.
– «Предала, стало быть?!» – невольно вырвалось у Платона.
– «Кого? СССР, которого уже тогда не было?! Или теперешнее ФСБ, в котором она никогда не служила?! Она ведь присягала на верность Союзу, а не России! Её и уволили из органов, когда поняли, что её муж им больше не интересен, а она там слишком крепко увязла и такая им самим теперь не нужна. Причём они расстались, как я поняла из её рассказа, без каких-либо взаимных претензий и обид. Так что её некому и не за что винить!».
– «Да, пожалуй ты права! Ну, счастья ей, Машуле нашей! Та к ей и передай от меня!».
Закончив рассказ, Клавдия переключилась на французский. Они вообще вдвоём старались говорить больше на нём – языке друзей и влюблённых, ранее на практике реализуя принцип: Bonjour, l`amour, toujours, par jours.
Платон вдруг вспомнил, что их дружба с Клавдией была чистой и романтичной, почти платонической…