Игумен Силивестр святого Михаила написах книгы си летописецъ, надеяси от Бога милость прияти, при князи Воло-димире, ккяжащю ему Кыеве, а мне в то время ингумеящю у святага Михаила, в 6624 (т.е. 1116 года) индикта 9 лета, а иже чтеть книгы сия, то буди ми в молитвах».
Итак, сюрприз! «Несторова летопись» оказывается написанною совсем не Нестором, а каким-то Сильвестром, игуменом Михайловского монастыря в Киеве (при тамошнем великом князе Владимире Мономахе, он же Василий Всеволодович), и дошла до нас она в копии, оканчивающейся 1377 годом, т.е. более чем через 250 лет после последнего из описанных в ней событий!
Да и какое же было это последнее событие, очевидцем которого должен бы быть сам этот Сильвестр, лично расписавшийся тут же?
Чудесный огненный столб!
Несомненно, что это был взрыв метеорита. Но каким же образом говорится далее, что он «встал» сначала на каменной трапезнице, так что не видно было креста, и постояв тут немного, вступил на церковь и встал над гробом Феодосия, а потом пошел наверх, лицом к востоку и стал невидим?
Ведь если автор так описывает случившееся в самый год окончания им своей летописи, т. е. то, чему он был очевидцем, то насколько же можно полагаться на точность того, что он описывает за полтораста и более лет до его рождения?
Нам отвечают: ОЧЕВИДНО, он пользовался не дошедшими до нас записями. Но ведь это ОЧЕВИДНО обязательно только для страстно желающего очевидеть, так как много естественнее допустить, что он собирал всякие рассказы своих собственных современников, как и теперь любители собирают в глухих уголках народные сказания. И во всяком случае его летопись совсем не летопись, так как под таким названием предполагается нечто вроде дневника, когда автор по окончании года припоминает, что в нем было, и записывает на память потомству, или даже прямо записывает события по мере того, как они происходят, хронологируя их в таком случае не только годом, но и месяцем и днем.
А что же здесь мы видим?
Мы прежде всего видим ряд годов, под которыми ничего не записано, кроме того, что такие годы были, например:
«В лето 6542». и больше ничего ни для того, ни для
«В лето 6543». другого года
Но кто же сомневается, что и такие годы были? Для чего их записывать? Очевидно, это были заранее составленные заголовки, может быть на отдельных листках для того, чтобы, найдя что-нибудь подходящее, сейчас же занести сюда. Но во многих случаях подходящего ничего не оказалось, даже и такого, какое мы имеем для 1029 года.
«В лето 6537». «Мирно бысть».
Если бы автор записывал с действительных первоисточников, то это «мирно бысть» фигурировало бы у него при каждом не занятом годе, а между тем подобная запись встречается только под 6537 от сотворения мира, как нечто единственное в своем роде.
Значит вся эта «начальная летопись» государства российского является лишь подделкой под летопись, сделанной, если верить ее окончательным словам, в 1116 году нашей эры, но и это, как мы видим, сомнительно потому, что она оканчивается появлением ангела.
А закончить подделку под древнюю летопись 1111 годом «от рождества Христова» было даже эффектно, так как это был канун того времени, когда Киевляне, по словам позднейших хроникеров, обратились в 1113 году к знаменитому уже тогда Владимиру, иначе Василию Мономаху, чтобы он пришел «княжить и владеть ими». И с этого же момента устанавливается датированная русская светская литература на церковно-славянском языке, каковы «Поучения Детям», приведенные в этой самой летописи Нестора под 6607 (т.е. под 1099) годом, окончание «Русской Правды» и т. д. Я не говорю уже об относимом к тому же времени «Слову о Полке Игореве», так как этот единственный образчик древне-русской книжной поэзии был найден лишь в 1795 году в Библиотеке Мусина-Пушкина, да и сама рукопись по мнению библиофилов сделана не ранее XVI века.
Обращаясь к первоисточникам, по которым могла быть составлена (во всяком случае не ранее 1111 года) «начальная Несторово-Сильвестрова псевдо-летопись», мы прежде всего с удивлением видим, что в нее вошла одна скандинавская сага. Вот как сказано в саге о норвежском витязе Олдуре: «Воротившись в Норвегию, Оддур сказал своей дружине: