Однако, учитывая истоки трансперсонального движения в западной культуре XX в., можно сказать, что оно, по большей части, было весьма современным проектом. Зарождение трансперсональной психологии можно рассматривать как результат встречи современной души со священными измерениями жизни и бытия. Во времена, когда личная самотождественность воспринималась в первую очередь как изолированное картезианское «эго», а духовность понималась в основном как индивидуальный субъективный опыт, вероятно было неизбежно, что современное восстановление связи со священным должно было осуществляться через посредство трансперсональной психологии, где «транс», в сущности, означало «за пределами» или «над». С одной стороны, естественно, что в культуре, ограничившей духовность самыми сокровенными глубинами индивидуальной субъективности, воссоединение современной души со священным должно было начинаться в дисциплине, которая наиболее непосредственно изучает человеческий опыт, то есть в психологии. С другой стороны, понятно, что картезианское умственное эго, которое живёт, по существу, в отрыве от своего тела, глубин своей души и тех самых жизненных энергий, которые бы естественным образом связывали его с духовными измерениями жизни, должно было переживать и понимать священное как нечто за пределами самого себя, за пределами своего ощущения самости и в этом смысле «вне- или «над-личностное».
И значит, не следует удивляться тому, что когда картезианское эго утрачивает свою власть над современной личностью, когда человеческие существа становятся более цельными или интуитивно предвидят свою более широкую и глубокую самотождественность, узкое понимание термина «трансперсональное» как «внеличностное» может становиться все более неудовлетворительным. Когда человеческие существа воссоединяются со своей душой, своим телом и оживляющими их жизненными энергиями, священное переживается уже не как внеличностная «иерофания» — вторжение божественного в профанную личность или профанный мир (Eliade, 1959), — а как фундаментальное измерение личности и реальности. Иными словами, по мере того, как мы начинаем в большей степени осознавать свою внутреннюю живую связь со священным, трансперсональное постепенно открывается нам как все более и более личностное. Короче говоря, происходит переход от картезианского эго, воспринимающего священное как «другого», к цельному человеческому существу, которое естественно и спонтанно соучаствует в более глубоких, священных измерениях жизни. Сходным образом, когда присутствие Духа признается не только в наших сокровенных глубинах, но также в богатой текстуре наших взаимоотношений и в самой субстанции мира, трансперсональная психология должна прокладывать путь для трансперсональной теории (Washburn, 1995), разнообразных трансперсональных дисциплин вроде трансперсональной антропологии, трансперсональной социологии и трансперсональной экологии (Walsh & Vaughan, 1993) или, в более недавнее время, междисциплинарного трансперсонального направления, которое охватывает социальную деятельность, экологию, искусство, литературу, право, а также бизнес и предпринимательство (Bocouvulas, 1999).
Но наши духовные усилия ещё не полностью освободились от чар модернизма. Например, они проявляются в пока ещё преобладающем понимании духовности в качестве индивидуального внутреннего опыта, в защите эмпирического характера духовного познания и в редукционистской природе большинства универсальных объяснений духовного разнообразия. Одно из положений данной книги состоит в том, что хотя эти проекты в своё время были полезными и, вероятно, неизбежными, они постепенно становились все более сомнительными, и теперь необходим свежий подход к духовности.
Таков был преобладающий интеллектуальный климат восемь лет назад, когда я впервые приехал в Соединённые Штаты, и он продолжает оставаться таким. Я прибыл на Калифорнийское побережье с довольно примитивной универсалистской моделью Духовности и с желанием продолжить собственный духовный рост и расширить своё понимание. Вскоре я понял, что большинство предлагавшихся на современном Западе универсальных систем, несмотря на свои якобы плюралистические принципы, были редукционистскими, поскольку были склонны ставить определённые человеческие потенциалы и духовные пути выше других, извращая свои заявленные намерения уважать все истины и нередко заканчивая чрезмерным упрощением, искажением или ограничением огромных и богатых возможностей развития человеческой духовности. Более того, я постепенно осознавал, что эти универсалистские подходы не были ни достаточно чуткими к многообразию индивидуальных архетипических и духовных потребностей, предрасположенностей и динамики развития, ни достаточно щедрыми по отношению к бесконечному творческому потенциалу Духа. Очень часто современные духовные искатели стараются подчинить свою жизнь некоему заранее данному духовному идеалу или пути, который их ум получил от учителя, усвоил из традиции или из универсальной схемы. Слишком часто они полностью отдаются поискам тех или иных внутренних переживаний, которые эти схемы или учителя объявляют признаками просветления или более высокого духовного развития, тем самым неосознанно препятствуя естественному процессу собственного уникального духовного раскрытия и ограничивая творческий потенциал способной проявляться через них духовной силы. Хотя можно добиться успехов занимаясь почти любой духовной практикой, духовная жизнь, которая становится конечным результатом этих увлечений, нередко бывает вялой, инертной, раздвоённой или противоречивой.