— Из Ферра даже если и выйдешь, то Ферр из тебя — никогда, — удручённо добавила Маша.
— А вы здесь не первый раз? — обратилась к ней Лиза.
Маша, даже не взглянув в ответ, повернулась к Марго:
— Она любопытная. Не люблю таких.
— Ой, можно подумать, ты хоть кого-то любишь? — вмешалась Саша.
— Раньше любила, потому и тут, — ответила Маша. Саша театрально вздохнула, откровенно демонстрируя неприязнь к прозвучавшим словам. Выждав минуту, она присела на край кровати и решила сменить тему:
— Я здесь второй раз. Осталось сидеть полгода — она убрала длинные волосы, обнажив изящную шею и маячок. В металлическом круге изумрудным светом горела цифра «183». — Первый раз попала сюда, когда мне было двадцать три: меня пытались изнасиловать на улице. Правда, мне тогда удалось сбежать. Пришла домой, рассказала всё родителям. А они… — Саша опустила голову и чуть тише продолжила. — Они меня не приняли. Обвинили в том, что я сама виновата в случившемся. Якобы слишком легкомысленная. Отправили сюда на перевоспитание.
— А второй раз? — спросила Лиза.
Саша безжизненно махнула рукой в сторону, опустила голову и пробурчала что-то отдалённо похожее на «да по накатанной». На серое платье упали и растеклись чёрными пятнами крупные слёзы. Лиза растерянно перевела взгляд на Марго и Машу. Судя по их лицам, происходящее с Сашей их мало беспокоило.
— Маша тоже здесь второй раз, — взяла слово Марго. — Ей сидеть ещё год.
— А Марго у нас старожил — четвёртый раз в Ферре, — перехватила Маша.
— Четвёртый? — удивилась Лиза. Марго ехидно улыбнулась:
— Ага, следующий год — юбилейный.
— Но… почему? Как? Кто? — недоумевая, вопрошала Лиза.
— Да разве упомнишь всех мужиков, которым не дала! — Марго громко засмеялась. Саша и Маша робко её поддержали. Лиза не унималась:
— Как же так получается, что вы снова и снова сюда попадаете?
— А виной эта штучка, — Марго постучала ладонью по загривку. — Для мужиков это — как клеймо проститутки. Не понравишься кому на свободе, нахамишь или пошлёшь куда подальше, тут же настучит на тебя. «Повторным» в Джайкате даже слово не дают сказать, ссылают сразу в Ферр.
— Получается, все всегда возвращаются сюда?
Марго со вздохом поднялась с кровати и подошла к Лизе:
— Есть женщины, которым везёт…
— А есть мы! — закончила за неё Маша.
Девушки звонко рассмеялись и разбрелись по камере, занимаясь каждая своим делом: Саша склонилась над умывальником, удаляя следы прошедшего сна; Марго, распустив волосы, принялась расчесывать их пальцами, словно гребёнкой; Маша же, справив нужду, застилала кровать. Через некоторое время зазвучала сирена.
— Завтрак, — отвечая на немой вопрос Лизы, констатировала Саша.
Решетчатые двери камер по очереди распахивались, порционно выпуская в коридор заключённых. Лиза вышла вслед за Марго и прежде, чем направиться в столовую, остановилась и осмотрелась. Второй этаж Ферра полностью состоял из камер, размещённых по кругу друг за другом. Окон и дверей здесь не было. Только одна лестница, убегающая на этаж вверх и вниз. Столовая находилась этажом выше и занимала всю его площадь. Те два гигантских круглых окна, что Лиза видела снаружи, располагались именно здесь. Кроме череды столов и скамеек, здесь протянулась длинная линия раздачи блюд и стояло ведро для параши. Лиза забрала положенный ей завтрак, включавший овсянку, кусок мягкого хлеба и сладкий чай, и вместе с новыми знакомыми присела за столик в углу. Каша выглядела крайне неаппетитно, а на вкус и вовсе была отвратительна. Но измученной голодом Лизе выбирать не пришлось. Поэтому она быстро проглотила завтрак, практически не жуя и отвлекаясь на рассказ Марго об укладе в Ферре:
— Подъём у нас ежедневно в шесть утра: в каждую камеру заходит головастик, проверяет, не сбежал ли кто, не отбросил ли коньки. Потом идём на завтрак и едим очередную кашеобразную бурду. В восемь всех собирают в лекционном классе. Наш дорогой Херр читает лекции о нравственном воспитании и морали.
— Кто-кто?
— Херр. Директор Ферра. На самом деле он Герр, но мы за глаза зовём его Херром. Больно уж он уродливый и на член похож, — девушки захихикали. — Эта пытка длится три с половиной часа, зато потом сразу обед.
— На обеде кормят получше, но тоже особо не разгуляешься, — дополнила Саша.
— С часу начинается рабочий день: обычно это стирка или глажка формы для головастиков. В семь — ужин. После него у нас час тишины: всех загоняют по камерам и запрещают разговаривать. Директор специально это придумал, мол, так у нас есть время «осознать свои проступки и покаяться в грехах». Перед отбоем в десять вечерняя проверка: зайдут опять, пересчитают по головам и уйдут. И так день за днём, пока твои часы на шее не подадут сигнал об окончании этих мучений.