— Забылъ… Какая досада! Забылъ… — прошепталъ онъ. — Художника-то адресъ я еще помню… Моховая, 66… цифра такая, что втемяшилась въ голову. А вотъ этого Таненберга — хоть убей, не могу вспомнить. Да тамъ еще Голяшковскій есть. Неужели ѣхать домой за книжкой? Ахъ, Варвара Тимофѣвна! И навязала-же ты мнѣ обузу этими визитами! — вздохнулъ онъ.
Но тутъ у него мелькнула въ головѣ адресная книга, что адреса можно узнать по адресной книгѣ. На душѣ его сразу отлегло.
— Принеси-ка ты мнѣ адресную книгу сюда, — сказалъ онъ сторожу. — Спроси у экзекутора. Скажи, что я прошу.
Сторожъ побѣжалъ наверхъ и черезъ пять минутъ вернулся съ книгой. Присѣвъ за столикомъ въ швейцарской, Головцовъ началъ отыскивать адресъ Таненберга. Таненберговъ было два: Іосель Борухъ Таненбергъ, мѣдно-котельный мастеръ и Генрихъ Викентьевичъ Таненбергъ, коллежскій совѣтникъ.
«Навѣрное послѣдній, — подумалъ Головцовъ. — Не съ евреемъ-же жена познакомилась, — улыбнулся онъ. — Таненбергъ Генрихъ Викентьевичъ… Пески… Девятая улица».
Голяшковскихъ было два: одинъ коллежскій ассесоръ, другой статскій совѣтникъ.
«Этого я никогда въ лицо не видалъ, но жена говорила, что онъ молодой человѣкъ, стало быть статскимъ совѣтникомъ онъ никоимъ образомъ быть не можетъ. Навѣрное онъ коллежскій ассесоръ», рѣшилъ Головцовъ и, потребовавъ у швейцара клочекъ бумаги и карандашъ, записалъ адресъ. Голяшковскій жилъ гдѣ-то на Васильевскомъ островѣ, въ девятой линіи.
«Какая даль! — мелькало у него въ головѣ. — Пески, Васильевскій островъ. Хорошо еще, что художникъ Захарцевъ по дорогѣ приходится: въ Моховой… Захарцевъ… Захарцевъ… Какъ-бы не забыть его фамилію! Давеча забылъ… Помнить фамиліи — это для меня наказаніе».
Выйдя изъ подъѣзда, Головцовъ взялъ на часы извозчика и поѣхалъ на Пески.
«Хорошо кабы не застать дома этого Таненберга! — думалъ онъ. — Оставилъ-бы ему визитную карточку. Впрочемъ, что тутъ! Хоть и дома онъ будетъ, такъ все равно оставлю карточку».
Вотъ и девятая улица Песковъ, и домъ, показанный въ адресной книгѣ. Домъ былъ большой, новый. Головцовъ остановился у подъѣзда, вышелъ изъ саней и вошелъ въ подъѣздъ.
— Господинъ Таненбергъ здѣсь живетъ? — спросилъ онъ швейцара.
— Здѣсь… Пожалуйте… Третій этажъ… Шестой номеръ.
— Вотъ, передайте ему карточку.
Головцовъ полѣзъ въ бумажникъ за карточкой.
— Да докторъ дома-съ… Пожалуйте наверхъ. У нихъ пріемъ больныхъ сегодня, — сказалъ швейцаръ.
— Какъ пріемъ больныхъ? Какъ докторъ? Да развѣ онъ докторъ? — изумленно воскликнулъ Головцовъ.
— Точно такъ-съ… Каждый день, кромѣ вторника и пятницы, принимаютъ больныхъ отъ четырехъ до пяти часовъ… Они по женской части… дамскія у нихъ болѣзни…
«Стало быть, я ошибся. Это не тотъ, — подумалъ Головцовъ. — Жена говорила, что онъ чиновникъ».
Онъ сталъ прятать визитную карточку обратно въ карманъ и спросилъ швейцара:
— Скажите, швейцаръ, онъ баронъ?
Швейцаръ улыбнулся.
— Какое-съ! Они изъ евреевъ… А только очень хорошій докторъ. Вы пригласить его къ дамѣ желаете? Такъ пожалуйте. Тамъ запишутъ вашъ адресъ. У нихъ каждый день акушерка дежуритъ; она и по письменной части… и записываетъ. Неугодно-ли шубу здѣсь оставить?
— Ничего мнѣ не надо! — сердито произнесъ Готовцовъ и уже уходилъ въ двери на улицу. — Ну, женушка! Задала она мнѣ задачу! — раздражительно бормоталъ онъ, садясь на извозчика. — Да и надо-же было такъ случиться, что я забылъ свою записную книжку!
— Куда теперь, баринъ, прикажете? — спрашивалъ извозчикъ.
— Въ Моховую!
Головцовъ былъ сильно разсерженъ и на жену, и на себя.
«Боже мой, Боже мой! Сколько мы у себя отнимаемъ времени изъ-за какихъ-то глупыхъ яко-бы приличій. Надъ китайскими церемоніями смѣемся, а сами тѣ-же китайцы. Вѣдь вотъ теперь директоръ можетъ спросить меня для нужныхъ объясненій, а я странствую по улицамъ, забѣгаю въ подъѣзды. И зачѣмъ? Ни я этому Таненбергу не нуженъ, ни онъ мнѣ. Ну, зачѣмъ ему моя визитная карточка, спрашивается? Подамъ я ему эту карточку, будетъ она валяться у него на письменномъ столѣ, а потомъ запылится и полетитъ въ печь».
Подъѣзжая къ Моховой, Головцовъ ужъ думалъ
«А кто его знаетъ, этого Таненберга… Можетъ быть, это тотъ самый и есть, гдѣ я сейчасъ былъ, а жена перепутала, что онъ чиновникъ. Можетъ быть, онъ докторъ и есть, и на самомъ дѣлѣ докторъ, а жена говоритъ, что онъ чиновникъ? Вѣдь женщины насчетъ всего этого ой-ой-ой! Недавно она съ нимъ познакомилась гдѣ-то на велодромѣ, что-ли? Я самъ его видѣлъ только мелькомъ разъ на четвергахъ у Марьи Ильинишны… игралъ я въ это время въ карты… На доктора-то все-таки, какъ мнѣ помнится, онъ не похожъ… Очень ужъ онъ жидокъ и моденъ… въ вычурныхъ воротничкахъ, галстухъ подъ подбородокъ… Впрочемъ, нынче физіономіи обманчивы. Нѣтъ опредѣленнаго типа. Вонъ мой портной Краузе. Портной, а смотритъ дипломатомъ. Таненбергъ… Вѣдь что скверно, такъ это то, что жена потребуетъ непремѣнно, чтобъ я ему завезъ визитную карточку, нужды нѣтъ, что я ужъ проѣхался сегодня къ какому-то Таненбергу, очень можетъ быть и къ настоящему Таненбергу, къ тому, котораго я отыскивалъ, потому что по адресной книгѣ онъ показанъ чиновникомъ, коллежскимъ совѣтникомъ. Впрочемъ, нѣтъ, — рѣшилъ Головцовъ. — Про этого песковскаго Танепберга швейцаръ сказалъ, что этотъ не баронъ и даже изъ евреевъ».