Время пролетело незаметно, и вскоре молодые люди, расплатившись по счету, поспешили в театральный центр. В вестибюле Эрика нехотя сдала курточку в гардероб, оставшись в топе с коротким рукавом. Тряхнув волосами, она предложила купить еды и закусок в буфете. Как будто не наелась только что. Именно тогда-то она и пообещала духовно-инквизиторского плана репрессии в отношении Отоко, если прольет купленную колу.
Сейчас уже почти настало время представления, и юноша, допущенный в зал, пробирался вдоль ряда зрительских кресел. А свет над головой уже гас, и звучали первые, пока еще тихие аккорды грядущей музыки. Странная смесь гитарной игры и электроники, постепенно нарастая, заполняла воздух в зале. Под недовольное шиканье соседей он занял свое место. Как будто по злой иронии судьбы, оно оказалось между сидений Эрики и Инори. Едва не получив ловко вывернутый пинок, юноша плюхнулся на кресло и протянул сердитой нордической соседке ее стакан. После чего с немалым облегчением передал второй стакан Кимико, шепнувшей: "Спасибо".
Свет окончательно погас, и на светящейся сцене загремела музыка, началось действие. В холодном красно-синем сумраке декораций, изображавших футуристический город зазвучала гитара под электронный ритм. Загрохотали звуки стрельбы и топот шагов. Один из ведущих исполнителей, указанных в афише, облаченный в странного покроя мундир, напоминавший парадный воинский, застыл посреди сцены, окруженный статистами и танцорами.
- Шок для системы! - запел он, сверкнув в полутьме красным искусственным глазом. Элементом грима, естественно.
Ах да, рок-опера была выполнена в стиле "киберпанк". Музыка, наконец, добралась до ерзавшего Отоко и принялась обволакивать волокном звучания, наложенного на голос певца. Волокно отдавало металлом. Красно-синее марево на сцене переливалось агрессивным бунтарским огнем. Вступительная песня шла бодро, шушукавшиеся зрители притихли.
Учики искоса глянул на Инори. Та, несколько испуганно, замерла в кресле, следя за неподвижным исполнителем, певшим о "шоке для системы". Обеими руками она по-детски беспомощно сжимала огромный стакан с торчащей из крышки соломинкой. Красивые глаза изящного японского разреза, в которые он так стеснялся смотреть, широко распахнулись. Ей, похоже, нравилось. Юноша осторожно, ожидая всякого, обернулся и мельком глянул на Эрику. Та сидела не в пример вольготнее Кимико, попивая колу из стакана и чуть заметно кивая в такт музыке. Взгляда Учики она не заметила. И выдала себя с головой.
Сейчас, не бросая в сторону молодого человека свирепые взгляды, Андерсен смотрелась намного лучше. Расслабившееся лицо, не потревоженное напряженностью агрессии, выглядело совсем еще девчоночьим, почти детским. И до смерти завороженным действом, отбрасывавшим на щеки всполохи красного.
Эрика и впрямь была очень мила. И симпатична. Особенно, когда не видела его.
Однако пора было прекращать таращиться по сторонам. Учики и сам обратил взгляд на сцену, где знаменитые музыканты рассказывали историю о бунте в мире без религий и законов.
- Вот почему именно религия? - спросил Октавиан, нажимая какие-то кнопки на музыкальном центре. - Именно религиозные мотивы? Почему не какой-нибудь социализм или азиатская деспотия? Почему теократия?
Белоснежная рубашка в полумраке занавешенной комнаты казалась отблеском светила, горящего за миллиарды световых лет. Даже не одного светила - созвездия. Когда он обернулся, аккуратно очерченная бородка напомнила ей какого-то античного мужа. Возможно, того самого, что был тезкой ее любимому.
Анна, освеженная божественными водами душа, закутанная в мягкое полотенце, сидела на кровати и расчесывала высушенные волосы цвета меди. А Вендиго, отложивший любимую безделушку, включал музыку. Судя по всему, началось.
- Началось? - озвучила она свою мысль.
- В эти самые секунды, - улыбнулся Октавиан. - Отборное мясо уже топчет грубыми ботинками ухоженные полы, чтобы показать настоящий шок для системы.
Он шагнул на середину комнаты, дожидаясь, пока очнется спящая в музыкальном центре музыка. Пронзительные синие глаза посмотрели на девушку.
- Так все-таки, почему именно религия? - снова спросил он. - Как ты думаешь?
- Не знаю, - она пожала плечами. - Наверное, традиция. Первые из них и из нас появились тогда, когда монотеизм был ноу-хау. А старики всегда консервативны.
- Не без этого, - поощряюще улыбнулся он. - Но не совсем.
- А в чем же секрет? - Анна отложила расческу и откинулась на спину. Девушка знала, как он любит, когда она рисуется. Ее едва прикрытая полотенцем нагота вряд ли могла оставить хоть кого-то из мужского племени равнодушным. - Поделись.
- Запросто, - разглядывая ее, Октавиан лукаво прищурился. - Видишь ли, они ведь не в ролевые игры на свежем воздухе играют. Они пытаются управлять огромными массами народа. А масса, как говаривал один австриец со смешным чубчиком, похожа на женщину. Ее нужно ласкать, ее нужно бить, но так, чтобы ей это нравилось. И тут отлично подходит модернизированное христианство.
Мужчина на миг замер, словно притаившийся хищник. Он услышал музыку, что тихо полилась из колонок. Прикрыв глаза, он продолжил:
- Религия, используемая для того, чтобы манипулировать народными массами, вынуждена вырождаться в свою гротескную, нелогичную и вредную для того же народа противоположность. Этот феномен наблюдался всюду. Религия - превосходный инструмент, с помощью которого можно настроить неразвитый разум на нужную волну. Не воруй - это грех. Не совращай сестру - это грех. Не жри мир вокруг себя одного - это грех. Недаром суровые христианские европейцы покорили территории, многократно превышающие по размерам и богатствам колыбель их веры. А ведь именно христиане создавали империи, над которыми не заходит солнце, и величайшие державы, унаследовавшие древним культурам всей планеты и двигавшие человечество в будущее. И только тогда, когда естественный путь развития человеческого разума дошел до поворота, за которым открывались новые горизонты, религия стала бременем. Не сразу, нет. Постепенно она начинала гнить, разваливая созданное христианами общество изнутри. Римские папы травили кардиналов, протестанты резали католиков, католики ненавидели протестантов, английские короли хотели разводов и основывали свои собственные церкви. И все бы ничего, но с веками тяжесть религии, поставленной на службу человеку, все увеличивалась. А разум все развивался. Возрождение, Просвещение, Новое время ... И, в конце концов, религия, христианская религия, стала инструментом регресса. Инструментом мракобесия и ошейником, который сильные мира сего надевали на шеи своим рабам. Ибо не хотели улетать в безмолвную тьму истории после смены уровня человеческого мышления. И после смены человеческого окружения. Если любишь Маркса, зови это страхом перед сменой формаций.
Октавиан прервался, беззаботным жестом почесав бровь. Музыка звучала все громче.
- Верхушка общественной пирамиды сделала массам лоботомию. Собственно говоря, война, которую так благородно остановил разрекламированный Спаситель, началась потому, что большая часть людей осталась недоразвившимися полуобезьянами. Их искусственно удерживали на уровне, при котором капитализм, шкурные интересы и абсолютизация атомарного существования человека были в порядке вещей. Религия тогда уже была на вторых ролях, в дело вошли секс, наркотики, рок-н-ролл и каталоги "Ikea". Будущего не осталось у светских государств. Но начиналось все с гниения религии. Потому что именно религией можно одновременно ласкать массу, обещая ей рай, и бить, карая за грехи. Список которых можно всегда отредактировать в соответствии с текущей политикой. Даже неоспоримо полезные заповеди становились инструментом контроля. Элементом манипуляции.