Я опустился рядом с ней на правое колено, коснулся ее лба. Глаза Мэри-Лу сместились в мою сторону: большие, широко раскрытые, испуганные карие глаза на смертельно-бледном лице, порезанном осколками стекла.
— Помощь скоро подоспеет. — Я попытался ее подбодрить. — Держитесь.
Крови под скатертью было так много, что я приподнял ее, чтобы посмотреть, что случилось с Мэри-Лу. Задача была не из простых, света под столами явно не хватало, мешали обломки стульев. Я чуть нагнулся, сощурился и только тут наконец-то осознал, что вижу. Вернее, чего не вижу. Стройных ног Мэри-Лу как не бывало. Их оторвало взрывом.
Господи, что же мне делать?
Я оглядывался, словно мог найти недостающие ноги и вернуть их на место. Увидел других жертв. Тех, кто потерял не только ноги, но и руки, и жизнь. Меня начало трясти. Я не знал, что же мне делать.
Внезапно комната наполнилась голосами, в нее ворвались люди в черно-желтых плащах и больших желтых касках. Прибыли пожарные. «Не так чтобы быстро», — подумал я. И заплакал. Такое со мной случалось крайне редко. Мой отец был человеком старой закалки, который твердо верил, что мужчинам не пристало плакать. «Хватит хныкать, — говорил он мне, десятилетнему мальчишке. — Взрослей. Будь мужчиной. Мужчины не плачут». Вот как он меня учил. Я не плакал, когда моего отца раздавил трейлер, груженный кирпичом. Не плакал даже на его похоронах. Знал, что он не одобрил бы моих слез.
Но теперь шок, усталость, ощущение собственного бессилия и облегчение (помощь наконец-то пришла) сделали свое черное дело: по моим щекам покатились слезы.
— Пойдемте, сэр. — Один из пожарных обнял меня за плечи. — Давайте я уведу вас отсюда. У вас что-то болит?
Язык стал огромным, заполнил едва ли не весь рот, мешая говорить.
— Нет, — просипел я. — Ну, может, колено. Со мной все в порядке. А вот она… — Я указал на Мэри-Лу, не в силах продолжить.
— Не волнуйтесь, сэр. Мы за ней присмотрим.
Он помог мне подняться и за плечи начал разворачивать к двери. Но я смотрел на то место, где были ноги Мэри-Лу, пока голове не пришлось последовать за плечами. Он подтолкнул меня к двери, где уже ждал второй пожарный, который накинул мне на плечи ярко-красное одеяло и вывел в коридор. Я решил, что они пользуются красными одеялами с тем, чтобы замаскировать кровь.
Пожарный отвел меня по коридору к лестнице. Я заглянул на кухню. Карл наклонился над раковиной, его рвало. И я понимал почему.
Мужчина в зеленой куртке с надписью «ВРАЧ» на спине протиснулся мимо меня.
— Он в порядке? — спросил моего сопровождающего.
— Похоже на то, — последовал ответ.
Я хотел сказать, что нет, я не в порядке, что я увидел ад и теперь образ этот навечно останется со мной. Мне хотелось кричать, что я совсем не в порядке и никогда уже не приду в норму.
Вместо этого я позволил довести меня до лестницы, а потом уже сам, следуя указанию, спустился по ступеням. Меня заверили, что внизу ждут другие люди, которые мне помогут. Но разве они могли стереть увиденное из памяти? Могли сделать меня прежним? Могли предотвратить кошмары?
Внизу, как и пообещал пожарный, меня действительно встретили заботливые руки и успокаивающие голоса. После короткого осмотра я, по-прежнему завернутый в одеяло, просидел на белом пластиковом стуле, как мне показалось, очень и очень долго. Несколько раз молодой человек в ярко-зеленом халате с надписью «ФЕЛЬДШЕР» на спине подходил, чтобы справиться о моем самочувствии. Говорил, что сожалеет о задержке, но помощь приходилось оказывать тем, кто в ней больше всего нуждался. Я кивал. Знал, о чем речь. Все видел собственными глазами.
Машины «Скорой помощи» приезжали и уезжали, выли сирены, а число черных мешков с телами, которые рядком укладывали у задней стены трибуны, росло и росло по мере того, как день медленно катился к вечеру.
В больницу я попал около семи часов. После долгого сидения на пластиковом стуле не мог стоять без поддержки, потому что левое колено распухло, а нога слушалась плохо. Мой юный друг фельдшер помог мне забраться в «Скорую помощь», и в больницу мы поехали на малой скорости, без включенной сирены или мигалки. Пик кризиса миновал. Тяжелораненых и умирающих доставляли в больницы как можно быстро. Нам, легкораненым, такая спешка не требовалась.
«Скорая помощь» отвезла меня в Бедфорд, потому что более близкие к Ньюмаркету больницы заполнили тяжелораненые. В Бедфорде рентгеновский снимок показал, что в распухшем колене все кости целы. Обследовавший меня врач предположил, что при контакте с дверью моя коленная чашечка временно сместилась, что и привело к внутреннему кровотечению. Гематома, образовавшаяся в коленном суставе, вызвала и опухоль, и боль. Кровь, запятнавшая мои брюки, вылилась из глубокого пореза на бедре, возможно появившегося в результате удара о дверь. Хотя кровотечение уже прекратилось, врач свел края раны и закрепил полосками пластыря, а сверху наложил прямоугольную марлевую салфетку и закрепил клейкой лентой. А вот к брюкам моим в больнице отнеслись крайне бесцеремонно, отрезали практически всю левую штанину. На колено надели эластичный «рукав», который поддерживал сустав и придавливал гематому, препятствуя ее распространению. Там же я получил высокий, плотный хлопчатобумажный носок для левой ноги, чтобы уменьшить распухание нижней части голени, и пригоршню больших белых болеутоляющих таблеток. После нескольких дней отдыха, сказали мне, я буду как новенький. «Новенький телом, — подумал я, — а как долго мне придется залечивать эмоциональную травму?»