С этим я согласился, и мы, быстро собравшись, отправились к Димке.
— Ты куда? — окликнула мама из кухни.
— Мы к Димке быстро прогуляемся, и все! — ответил я.
— Смотри, чтобы действительно быстро, — предупредила мама. — Ведь время уже к восьми, а тебе не позже десяти надо быть в постели, ведь завтра в школу.
— Да, конечно! — отозвался я, выскакивая за дверь вслед за моими друзьями.
Как я говорил, Димка жил чуть дальше, в глубине нашего микрорайона, с его путаными проходами и выездами между дворами, и попасть к нему можно было либо через два проходных двора и пустырь, обогнув перед этим слева Юркин дом, либо через один двор и стройплощадку, где только-только начали возводить такую же бетонную «коробку» как та, в которой жил Юрка. Эта стройплощадка была обнесена довольно высоким забором, а ворота, через которые въезжали и выезжали грузовики со стройматериалами и через которые можно было пройти днем (рабочие нас шугали со стройки, но не очень, и. если не слишком мозолить им глаза, можно было даже поболтаться по подвалам и ещё недостроенным первому и второму этажам, блуждая по бетонным лестницам без перил), с окончанием рабочего дня запирали, поэтому через забор надо было перелезать. Зато со стороны Витькиного дома в заборе имелась дырка в две вышибленных доски, и через неё мы практически сразу попадали к двери его квартиры. И, разумеется, мы предпочитали забор и стройплощадку обходному пути, хотя, наверно, за то время, что мы затрачивали на перелезание забора и на блуждание между бетонными конструкциями, ямами и грудами всякого щебня, мы бы по другой, более длинной, дороге уже добрались. Но зато путь через стройку был в сто раз интересней, сами понимаете.
Итак, мы перелезли через забор — там, где возле забора лежало несколько плит — и пошли по тропинке между грудами кирпичей и бетона. Глинистая земля была ещё сырой и липкой, но по всей тропинке были накиданы старые доски, так что можно было пройти, не испачкав в грязи все ботинки, а то и брюки.
После окончания рабочего дня, когда стройка пустела, на стройке всегда крутился кто-нибудь из знакомых ребят. Вот и сейчас, обогнув очередной угол, мы наткнулись на Седого и Борьку Рябова. Они были постарше нас. Седой, насколько я помню, был тогда в восьмом классе, а Борька Рябов — в седьмом. Борьку Рябова ещё называли «Бурят». Он вообще разговаривал очень торопливо, этакой захлебывающейся скороговорочкой, а когда он произносил в своей манере свои имя и фамилию, то «Борис Рябов» превращалось у него в нечто очень похожее на «Бурят». Как-то вот так: «Бурь-ряб-ф». Но он не обижался на прозвище.
Что до Седого, то его прозвали Седым не из-за того, что его фамилия была Седов, как вы, наверно, могли сразу подумать. Он и вправду был седым то есть, не весь, но где-то на треть, седая прядь клином шла от правого уха к затылку и к середине лба. Говорили, что он сед с девяти лет, и что поседел он буквально за полчаса, когда у него на глазах утонул его отец. Был он всегда сдержан, спокоен, не очень улыбчив. Трудно было поверить, что он способен испытывать какие-то сильные эмоции. Впрочем, теперь, спустя много лет, я понимаю, что это спокойствие было своего рода маской стальным панцирем, в который он заковывал свою горячность, или стальными обручами, которыми он её стягивал. А что вообще-то он был парнем очень страстным и заводным. Это доказала вся его жизнь — которая, к сожалению, оказалась не слишком долгой. Видимо, он был из тех, кто быстро сгорает, если не находят способа потушить бушующий внутри них огонь… Хотите знать, как он погиб? В Афганистане, в первый же год войны. После школы он закончил офицерское училище, отслужил несколько лет, попал в Афганистан, где под его началом оказалась рота. Угодил вместе с ротой в окружение, сумел вывести солдат, но при этом был смертельно ранен — потому что сам взялся прикрывать отход, считая, что так будет надежней всего.
Вот такой он был, Андрюха Волгин по прозвищу Седой. Но все, что его поджидало, было в бесконечно далеком будущем, а тогда, повторяю, он был всего лишь Седым, учеником восьмого класса — девятого по-нынешнему, ведь так? — а ещё за ним водилось прозвище Принц. Так, в основном, его называли между собой девчонки старших классов, многие из которых были в него влюблены, кто скорей из общей моды, а кто и всерьез. Наверно, ему дали это прозвище из-за седой пряди, благодаря которой он выглядел очень взросло и интригующе, совсем как принц Гамлет, и из-за его чуть ли не царственной невозмутимости, а еще, может, из-за пронизывающего, будто в душу проникающего взгляда его серо-голубых глаз.