А он привел нас к метро, и ещё спросил, есть ли у нас пятаки на проезд. Пятак у каждого нашелся, и мы проехали до Библиотеки Ленина — то есть, до «Арбатской», а на «Библиотеку Ленина» мы сделали пересадку. Мы несколько раз пытались выяснить у Седого, куда мы едем, но он отмалчивался.
В итоге, мы сошли на станции «Ленинские горы», под стеклянным куполом над Москвой-рекой, и два выхода с этой станции вели на два берега реки. В общем, над нами было пространство стекла, в которое светило небо, а под нами — широченная асфальтовая платформа над водой. Я никогда не видел ничего подобного. От нас, если пройти не до «Курской» или «Бауманской», а до «Пролетарки», и поехать в сторону «Кузьминок», был участок пути, где метро проходило над землей. Но одно дело — просто над землей, а другое дело — просторная станция над рекой, с обеих сторон которой пути уходили в туннели.
Седой быстро сориентировался и повел нас к нужному выходу. Мы вышли на Ленинские горы и пошли по утоптанной дорожке между зеленых холмов над Москвой-рекой и над приречными прогулочными аллеями, с их лавочками и красивыми оградами. По мере того, как мы шли, народу становилось все больше, народ оживленно переговаривался, рассматривал что-то, передаваемое из рук в руки.
К нам подскочил мальчишка с ищущими глазами — приблизительно нашего возраста, ну, может, чуть постарше.
— Жвачка не нужна? — быстро спросил он, протягивая упаковку мятной жевательной резинки.
— Сколько? — на ходу прищурился Седой.
— Пять рублей пачка, — и торопливо добавил. — Но можно отдельными пластинками, по рублю пластинка.
Мы, что называется, «тихо прибалдели». Пять рублей! Да это ж больше двух недель школьных обедов!
Но Седой не смутился.
— Возьму, пожалуй, — сказал он, доставая пять рублевых бумажек. Кстати, — осведомился он, когда парень вручил ему жвачку, — ты Пучеглазого, случайно, не видел?
— Кого-кого? — недопонял парень.
— Пучеглазого. Неужели не знаешь, кто это такой?
Парень моргнул, задумался.
— Погоди… — проговорил он наконец. — Это такой толстомордый, с пузом? Ну, и глаза навыкате, все точно…
Седой небрежно кивнул. Парень поглядел на него с каким-то новым уважением.
— Вообще-то… Вообще-то он так не вертится, как другие. Ты вон у того спроси, у Кривого, они ж с Пучеглазым по одному и тому же товару спецы. Он, наверно, знает, появился Пучеглазый или ещё нет. А если появился, то в каком пивняке с покупателем переговоры ведет.
— Угу, — кивнул Седой и направился в сторону того, кого парень назвал Кривым. Мы пошли за ним, несколько оробело оглядываясь вокруг и держась метрах в двух позади: мы так поняли, Седому надо пока действовать самостоятельно, чтобы мы не висели на нем лишним грузом.
Да, мы попали на одну из крупнейших «толкучек» — или «черных рынков» Москвы, в одно из тех мест, где правили свои законы. Не могу передать, как мы были ошеломлены этим первым свиданием с совершенно неведомым нам миром. Мы, вроде, и не так спешили, тащась вслед за Седым, но, казалось, все проносится мимо нас на огромной скорости и вертится бешеной каруселью, сливается в огромный калейдоскоп, где не успеваешь схватывать целое, привлеченный то одним, то другим цветным осколком, меняющим весь узор.
Вот пристроился чуть в стороне от основного движения инвалид, на тряпице разложивший ценные значки и медали — и, кажется, даже ордена. Рядом с ним стояла сумка, из которой он извлекал пиво, бутылку за бутылкой, и потихоньку потягивал. Вот мужик в застегнутом наглухо пиджаке, он двигался навстречу главному потоку, с каким-то почти болезненным тщанием шаря по лицам — пытался угадать покупателей. Время от времени — видимо, решив, что именно этот человек может клюнуть — он быстро отгибал полу пиджака, показывал товар, что-то бормотал, а то и просто вскидывал вверх несколько пальцев, и, убедившись, что опять промашка, двигался дальше.
Мы, из любопытства, стали подбираться поближе к нему, и только успели разглядеть брелки в виде черепов, гробиков и скелетов, как рядом с нами возник другой тип и протянул нам кляссеры:
— Марки, пацаны! Танзания по тридцать копеек штука!
А наше внимание уже привлек другой мужик, державший под мышкой стопку новеньких книг. Одну из книг — «Марсианские хроники» Рея Бредбери — держал в руках покупатель и внимательно просматривал.
Нам и это было интересно, но Седой уже исчезал вдалеке. Он успел перехватить Кривого — насколько мы поняли, Кривого прозвали Кривым не из-за того, что у него не было одного глаза или что его глаза косили (оба глаза у него были на месте, и смотрели вроде бы нормально), а из-за того, что вся его худая высокая фигура была какой-то искривленной, будто кочерга — и теперь Седой и Кривой удалялись на одну из боковых аллеек, беседуя о чем-то.