— А потом? — спросил Ванька.
— А потом майор отдал ножик Седому. Он как-то старался тянуть парня, интересовался им после произошедшей истории — понравился ему Седой. Кажется, и в офицерское училище Седой не без помощи майора поступил водились там у майора друзья, которые могли похлопотать… В общем-то, сколько-то стал седому заместо погибшего отца. И когда Седому дали короткий отпуск после первых месяцев боев в Афганистане, майор вручил ему этот нож. «Там смерть по пятам ходит, — сказал он. — Так лучше этого ножа тебя ничто не сбережет. Талисман, который любую пулю отведет. А мне, в мирной жизни, он, вроде, и ни к чему.» Но майор ошибся.
— То есть, когда Седой погиб, ножик пропал? — спросил я.
— Да, — коротко ответил отец.
— И песок из Сахары, и золотой локон? — Ванька чуть не плакал.
— Все, разумеется, пропало, — сказал отец. — Вот видите, я вас уже и расстроил. Но… но это, знаете, «печаль моя светла». Во-первых, все эти замечательные люди так и живут во мне. А во-вторых… Потом мы всего раз открывали тайник в рукоятке ножа, и опять все положили на место. Если хотите, нам было совестно лишний раз трогать эти памятки о неведомом нам прошлом. Я согласен с Седым: это вряд ли мог быть локон Мадлены Людвиговны. Но тогда чей? Другой женщины? Какой? Почему? Мне все-таки до сих пор хочется верить, что это был локон Маленького Принца. Что Маленький Принц и в самом деле существовал и путешествовал с перелетными птицами. И тогда, получается, прав был Димка, доказывавший, что Сент-Экзюпери не погиб, а улетел на встречу с Маленьким Принцем. И тогда, получается, Седой тоже не погиб — этот нож унес его подальше от пуль, и всем только показалось, что он умер, а на самом деле он сейчас на одной планете с Маленьким Принцем и Сент-Экзюпери… Выпалывает баобабы, чтобы они не засорили всю планету! рассмеялся отец. — Все, спать. Вы и так засиделись.
— А что стало потом с Димкой и Юркой? — совсем сонно осведомился Ванька. — И ваш союз «Три Ботфорта» расследовал ещё какие-нибудь детективные дела?
— Ну, это совсем другая история, — отозвался отец. — Вернее, другие истории. Спать, живо, я сказал!
И нас погнали спать. А потом…
В общем, я проснулся ночью, и мне показалось, что до сих пор в гостиной горит свет. Я аккуратно выглянул. Отец все ещё сидел со своей сестрой, с нашей тетей Женей. Тетя Женя весь вечер молчала, слушая отцовский рассказ, и загадочно улыбалась.
Теперь она спрашивала у отца:
— Почему ты не сказал им всей правды?
— Какой правды? — удивился отец.
— О ноже. Ведь он…
— Ну да, он близко, рукой достать, — сказал отец. — Но что я им должен был рассказать? Что часть Седого была элитной… одной из тех частей, которые принадлежали не Министерству обороны, а КГБ — той самой организации, которую он так «умыл» в истории с Пучеглазым? И что вокруг него шел долгий торг — моджахеды выходили его, тяжелораненого, и обменяли на десять человек своих? Почему они его не убили — то ли из восхищения его мужеством, то ли понимая, что за этого человека можно получить очень много — это ещё вопрос. Но потом он, да, через доверенного сержанта прислал мне нож — и я понял, что он жив. Почти никто другой этого не знает. Это скрыли даже от его бывших однополчан. А судя по тому, что Седой потом опять исчез на много лет — его забрали для каких-то особых дел. Скорей всего — я сужу по некоторым косвенным намекам и обстоятельствам — в одно из тех подразделений по борьбе с терроризмом, члены которых не имеют права на личную жизнь, считаются как бы несуществующими. Видишь ли, много лет спустя я читал в какой-то газете рассказы беженцев, уцелевших во время погрома в Фергане. Их спасла спецчасть, остановившая погромщиков — спасла и помогла добраться до самолета — и во главе этой спецчасти, принявшей настоящий бой против озверелой толпы фанатиков, был офицер с частично седыми волосами… С седой прядью и с довольно молодым лицом… Не знаю, Седой это был или нет — но мне кажется, что он… Да, похоже, он жив. Но, повторяю, никто из посторонних не знает об этом, кроме тебя… и, естественно, сержанта, который привез мне нож. Пусть полежит в потайном отделении нашего секретера. Это — тайна, которую ещё не стоит им раскрывать. Да, я хочу, чтобы пока это осталось тайной — иначе кто-нибудь проболтается, и вокруг ножа будет новый вихрь дурных страстей… Так что молчи!