— Привет, Надя, привет, Тьерри, что с тобой стряслось, ты упал?
— Нет времени объяснять.
Надя протянула эксперту целлофановый пакет:
— Вот еще одно анонимное письмо. Можешь взглянуть на него прямо сейчас?
— Для тебя на все готов…
Элизабет де Вомор принимала викария епископа. Они вместе отобедали. По такому случаю Нинетта достала тонкий чешский фарфор.
— Святой отец, хотите канеле к кофе?
— С удовольствием.
— А вам известно, что это лакомство обязано своим названием медной формочке, в которой выпекается?
— Нет, я этого не знал, но думаю, тут есть какая-то связь с каннелюрами.[30]
— Верно, святой отец.
— Пирожные восхитительны.
— Их делает Нинетта.
— Ее муж — счастливый человек, иметь жену с такими талантами…
— Она не замужем и после смерти родителей живет одна.
— А-а! Я этого не знал. Она служит только у вас?
— Да, и время от времени помогает моему другу Арчибальду.
— Арчибальду?
— Лорду Кинсли, одному из рыцарей виноделия.
— Понятно.
— Он мой давнишний друг. Именно он взял на себя мои функции в правлении, когда меня назначили Великой Лозой.
— Прекрасно.
— В начале восьмидесятых Арчибальд был одним из главных клиентов наших виноделов. Мало-помалу его стали считать своим и в округе, и среди виноградарей. И естественно, несколько лет назад он приобрел виноградник. Как раз тот, что принадлежал нашему главному виноведу.
— Словом, вы хорошо знаете всех.
— К этому обязывает мое положение Великой Лозы.
— Не могли бы вы рассказать мне о моем предшественнике?
— Отец Анисе, безусловно, был священником, который оказал наибольшее влияние на наше содружество. Мой супруг очень его любил, они обменивались мнением обо всем.
— То есть?
— Они встречались несколько раз в неделю, а если не получалось, то писали друг другу, уточняя какие-то вопросы.
— Значит, они действительно были близки.
— Да. Впрочем, Эдмон был одним из тех редких людей, кто обращался к Анисе на «ты». Когда муж занимался осветлением вина у нас в поместье, то всегда приходил священник и приносил молодые побеги чеснока. Он резал их на кусочки, и вместе с работниками они готовили большой чесночный омлет из желтков, добавляя жареных летучих мышей.
— Летучих мышей?
— Да, это восхитительно.
Начинающий следователь решил, что пришло время перейти Рубикон:
— А вы не могли бы позволить мне посмотреть переписку вашего супруга?
Услышав такую просьбу, Элизабет де Вомор откровенно удивилась.
— Я доверю вам один секрет: я очень любопытен.
Было уже четверть третьего, когда Тьерри и Надя вошли в мэрию. Мартен за письменным столом изучал досье. Увидев капитана, он встал и поспешил ему навстречу:
— Вам лучше, патрон?
— Все в порядке, Мартен, все в порядке!.. Что нового после ночи?
— Получен протокол вскрытия Марьетта.
— И что?
— Он умер от удушья. Доктор отметил перелом подъязычной кости. Вскрытие выявило внутренние кровоподтеки на мускулах шеи. Под ногтями обнаружена кожа.
— У нас есть цитологическое заключение относительно Блашара?
— Я как раз хотел сказать: анализ подтверждает, что речь действительно идет о его ДНК.
— Все это ненамного нас продвигает, босс. А главное, это соответствует показанию хозяина гостиницы.
— Да, но ясно одно: чтобы сломать шейную кость, надо обладать достаточной силой… Что еще?
— Ничего, я с нетерпением ожидал лейтенанта, чтобы продолжить допрос. А!.. Чуть не забыл о звонке комиссара Журдана. Он в ярости, что вы побывали в ставке и не зашли к нему.
— У нас не было времени, я позвоню ему позже. А пока, Мартен, ты отправишься за своим лордом и сам проведешь допрос.
С огромной признательностью во взгляде Мартен горячо поблагодарил начальника. Надя знала, что Кюш был доволен своим молодым членом команды, и его решение это подтверждало.
— Спасибо, капитан, вы об этом не пожалеете.
После нескончаемо долгих минут ожидания в комнату вошел лорд Кинсли. Несмотря на проведенную под стражей ночь и отросшую щетину, он по-прежнему выглядел как настоящий англичанин. Мартен предложил ему сесть, Маджер снова взяла на себя неблагодарную роль машинистки.
— Вы готовы сотрудничать и сказать все, что знаете?
— Как я уже говорил вам вчера, я не имею никакого отношения к этим убийствам. Я о них сожалею, а в случае с Анисе сожалею от всей души. Для меня он был не просто священник, а почти что друг.
— Почему вы вернулись семнадцатого в Сент-Эмильон, никому ничего не сказав?