Ирина Каренина
НОЖНИЦЫ СЕРЕБРЯНЫХ СТРЕКОЗ
* * *
Вера, надежда, любовь — это крайности, крайности.
Что ж, не проси и не бойся, не будь дураком.
Что нам с тобой эти встречи и эти случайности? —
Две пустоты собрались за плохим коньяком.
Жизнь продолжается под фонограмму лажовую:
Хочешь — подпой, а не хочешь — терпи, не любя.
Сердца комок — измочаленный, рваный, изжёванный —
Выплюнуть, выблевать, вырвать его из себя.
* * *
Наталье Елизаровой
Смотришь на нелюбовь, а потом говоришь: «Забей!»
Что ли, плакать, красавица? Ну не нужна — и что?
Кто-то должен под старость в парке кормить голубей,
Доживать-куковать с собакой или котом.
Не мечтай: «Будет лето, возьму тебя в Коктебель…» —
Не возьмёшь, потому что не даст ни обнять, ни взять.
Говорю тебе, в парках много некормленых голубей,
А вот тот, на кого ты смотришь, — на того и глядеть нельзя.
И не надо, и что, нелюбовь ни зла, ни добра,
Вот идёт человек, пусть идёт себе стороной.
Не из глины твоей он, ты не из его ребра,
Так чего же всё шепчешь ты: мол, говори со мной?
* * *
В каких скорбях Овидий бедный мой!
Как под спиной мягка овечья шкура,
И чёрен хлеб, и влажною зимой
Моря глядят и ветрено, и хмуро.
Какой любви мы все принадлежим!
Нам ноябри выматывают душу,
Но горечь мы вином разоружим
И над огнём беспечным и чужим
Глухие песни примостимся слушать…
Какая мука, tristia, тоска!
Вот ты сидишь на берегу печальном,
И меркнет лира около виска.
В краю пустом, безрадостном и дальнем
Как не заплакать сердцу чужака,
Коль явственно Эллада далека
И шаг один — ко мгле первоначальной?
* * *
Сегодня мне довольно скверно,
Болит пустая голова —
Антициклон, мой друг, наверное,
И у него свои права.
Сегодня мне почти спокойно —
Как будто сплю, не жду вестей,
Живу светло, благопристойно
И без особенных затей.
Леплю вареники, читаю,
Слегка ругаю холода.
И до утра в окне не тает,
Горит, горит моя звезда.
* * *
— Разменяешь любовь на усталость
И научишься просто молчать,
Чтоб тебе по губам не досталось
От того, перед кем отвечать.
— Всё постыло. Опущены руки
И умыты, и сердце в золе.
Нет такой небывалой разлуки,
Чтоб не встретила я на Земле.
Мир трясёт лихорадка дурная,
Что ни тронь — всё в огне и в дыму.
И стою — не своя, не родная
И не нужная здесь никому.
* * *
Женщина ищет — прильнуть — плечо,
Сердце её болит,
В нём непрерывно и горячо
Зверь пустоты скулит.
Лишним себя ощути ребром,
Костью — в собачий лай.
Плача обыденным серебром,
В сердце стоит смола.
В ранке, которую выгрыз зверь,
Выпустил кровь-руду.
Женщина ищет из мира дверь —
И из беды в беду.
* * *
Он приснился под утро — светлоголовый друг,
Птичий, Божий, тонкий, и очи его — моря.
Почему-то плакал, потом отключился звук.
Я, проснувшись, курила, сама с собой говоря,
А потом на работу спешила, потом — пешком
До ближайшей церкви, потом в аптеку, потом
В магазин — за табаком, за кофе и коньяком,
А затем, как сомнамбула, тело тащила в дом,
Чтоб до ночи мутной сидеть и глядеть в окно,
Сигарету за сигаретой тянуть, и пить,
И твердить, что мне — ну конечно же, всё равно,
И чему там быть, и зачем там чему-то быть…
* * *
Валентине Беляевой
золотиночки мои, серебрушечки
никому мы не нужны, никомушечки
цокай-цокай, каблучок, да по досточкам
наплясался мужичок да по косточкам
да по сахарным, выматывал жилочки
у своей у нелюбимой у милочки:
— что не розова с лица, стерва, слышь-ка ты?
— рушничок по шее меряю вышитый!
ах, простынки-одеяльца-подушечки
никому мы не нужны, никомушечки