Возьми его. Возьми его. Возьми его.
Как грёбаное наваждение, бегущей строкой по каждому капилляру, каждому нервному окончанию.
— Грейнджер, твоя Тьма меня не получит.
Вдох. Смола застыла, принюхиваясь. Запах такой, как обычно воняют отвергнутые.
— Это пока, — шёпотом, мурашками по коже, ножом в сердце — и повернуть на сто восемьдесят.
Проснувшись на диване в собственной гостиной, Гермиона первым делом глянула в окно. Уже стемнело. Снова невербально наколдовав циферблат, она увидела время — 20:20.
Это, наверное, какая-то шутка.
В окне вдруг появилось голубое свечение, а через секунду в комнату медленно влетел серебристый олень — патронус Гарри. Он мягко поклонился, подойдя к Гермионе совсем близко, и голосом друга проговорил:
— Помню, что мы договаривались на половину, но я немного опоздаю, Гермиона, прости и скоро буду, до встре…
— Фините.
Ах, да. Она планировала встретиться с Гарри сегодня в баре около её дома. И теперь у неё есть немного больше времени, чтобы привести себя в порядок перед встречей.
Слава Мерлину за хорошие биологические часы в её организме.
В доме было темно, но Грейнджер не было страшно. Детские фобии отошли на второй план. Теперь она не боялась темноты, высоты или узкого пространства. Теперь Гермиона стала бояться себя и того, что она может сделать собственными руками. Или без их помощи.
Она прошла через гостиную к барной стойке и налила себе стакан воды. Аппетита не было совсем. Так было всегда в день принятия зелья. Организм отвергал его, изрыгал из собственных тканей, заставляя температуру повышаться, а потребности притупляться.
В гардеробной Гермиона на долго не задержалась. Выбор пал на простое чёрное платье миди с длинным рукавом, высоким воротником и вырезом на бедре от Изабель Марант и кожаные ботфорты на массивной подошве.
Красная помада, чтобы скрыть искусанные губы, тональный крем и пудра, чтобы убрать синеву под глазами, и румяна — добавить жизни на собственное лицо. Хотя Гермиона знала, что Гарри ей обмануть не удастся, макияж — единственное, что контролировала она самостоятельно. Так она могла, пусть и не по-настоящему быть обычной.
В баре было душно. Полно народу, конечно, сегодня ведь суббота. Грейнджер прошла вглубь, ища глазами свободный столик. Но вместо этого наткнулась на Поттера, который уже сидел за баром и активно махал ей рукой.
— Привет, — она уткнулась ему в шею, обнимая одно рукой за плечи.
— Привет, Гермиона, — ласково, как умел только Гарри. — Как ты? Как себя чувствуешь? Если неважно, мы можем уйти к тебе домой или…
— Всё в порядке, Гарри, я в порядке, — ложь далась почти легко. Только немного дрогнувший голос на последнем слове заставил Поттера сощурить глаза и рывком усадить Гермиону на барный стул.
— Виски и мартини, пожалуйста.
Вот за что она его так сильно любила. За ненавязчивость. Гарри не будет допрашивать. Если нужно, он узнает сам. По её движениям, жестам, голосу и взгляду. Ему не нужен детальный отчёт, чтобы понять, что творится внутри этой хрупкой девушки.
— Представляешь, моё дело теперь ведёт Малфой.
Поттер, похоже, даже не удивился. Только отпил из стакана свой виски, смотря ей в глаза. А казалось, в саму душу.
— Так иронично, — она вертела в руках бокал, играясь пальцами с тонким стеклом, — учитывая, что я грохнула его тётку.
Пауза. Такая тягучая, как резина.
— Это сделала не ты, Гермиона.
— Ну да, не я, — почти шёпотом.
Этот момент почти сразу стёрся за чередой новых вопросов и рассказов. Гарри всё говорил и говорил о том, что у Джинни снова токсикоз и ей плохо почти каждый день, о том, как Альбус только научился считать, а Джордж уже хотел усадить его на метлу.
Рассказы о семье были тёплыми, но теперь такими далёкими для Гермионы. С Джинни они перестали тесно общаться, когда однажды Тьму внутри взбесило громкое поведение крестника Гермионы.
Крёстного сына, блять!
С тех пор она ограничила общение с Джин и малышом Альбусом.
Гарри тогда всё твердил и твердил, что в этом нет ничего страшного, что Грейнджер в силах это прекратить и не сорваться. Но Гермиона уже видела страх в глазах его жены, видела это беспокойство и тревогу, когда у Гермионы вдруг резко менялось лицо.
Этого ей было достаточно, чтобы поставить крест на их отношениях. Она не могла их подвергнуть опасности. Только не их.