Он нахмурился. Рассказать обо всём было лишь малой частью. Чувство вины так быстро не уходит. Оно томится, выжидая самого уязвимого момента для удара. Гермиона снова сжала его плечо, отчего его губы дрогнули в мимолётной улыбке.
Он повернулся, встречаясь глазами с Гермионой. После поднял руку и провёл костяшками пальцев по её острым скулам.
— Ты такая красивая. Всегда была красивой, ещё со школы.
Гермиона широко улыбнулась.
— Неужели? Мне казалось, тогда ты был абсолютно другого мнения, — теперь улыбался Драко.
— Я был глупым маленьким засранцем.
— А сейчас ты умный и большой.
Драко сощурил глаза, ожидая продолжения, но Грейнджер молчала и лишь лукаво улыбалась.
— Но всё такой же засранец.
Она не успела и пискнуть, как оказалась прижатой к дивану большим тёплым телом. Огневиски расплескался, намочив её футболку. Драко щекотал её рёбра, приговаривая при этом:
— У тебя есть одна попытка, чтобы забрать свои слова обратно.
— Ни за что!
Звонкий смех слышался впервые в этих стенах. В этот волшебный момент в этой самой комнате всё вдруг стало правильно. Как должно быть. Казалось, эти двое смогут залатать свои глубоки раны благодаря доверию друг к другу. Благодаря важным словам, сказанным в нужный момент, благодаря лёгким касаниям, мимолётным искренним улыбкам. Благодаря тому, что так вовремя оказались в жизнях друг друга.
Немного успокоившись, Драко вдруг спросил:
— Ты помнишь, когда твоя Тьма проснулась?
Гермиона застыла. Конечно, она это помнила. Это был май две тысячи третьего года. Тёплый солнечный день, такая же тёплая ночь, которая омрачалась дикими кошмарами и вывернутыми наизнанку органами.
— Да, двадцать…
— Второго мая.
Грейнджер громко выдохнула. Откуда…?
— Откуда ты знаешь?
Малфой улыбнулся краешком губ, будто это событие было приятным в его жизни. Едва ли.
— В этот день я вернулся в Англию. Предположил, что мы оба почувствовали это.
Он игрался с её волосами, перебирая шоколадные локоны пальцами, пока Гермиона переваривала эту информацию. Вот же. С самого начала было решено будущее, которое рано или поздно свяжет их двоих. И от осознания этого мотыльки внутри только сильнее бились крыльями о рёбра.
Столько лет они были рядом, и ни она, ни он даже не догадывались, что рядом была такая необходимая панацея. Что рядом был тот, кто бы понял. Кто бы поверил.
Она смотрела на него, практически не моргая. Не веря в свою удачу. Никогда бы она не могла подумать, что найдёт своё спокойствие в этом мужчине, но с каждым днём это подтверждается всё больше.
— Иди ко мне.
Гермиона не медлила. Пересела к нему на колени, сразу обнимая за плечи. Он гладил её по спине, второй рукой зарываясь в волосы, массируя кожу.
— Спасибо, Гермиона, — шёпотом в самые губы.
Мягко, тепло, по-настоящему. Он благодарил, наверное, за шанс, который она ему подарила. Шанс быть понятым и прощённым.
I want to — Rosenfeld
Его язык легко коснулся её нижней губы, прося разрешения. И она разрешает, приоткрывает губы шире, сталкиваясь с его влажным языком. Руки напрягаются, жёстче цепляясь за тёплое тело. Поцелуи глубокие, мокрые. Такие нужные.
Драко крепче обхватывает Гермиону за талию, второй рукой придерживая её бедро.
— Как насчёт горячего душа?
Они оба уже давно забыли, каково это: стоять под горячими каплями. Но сейчас это казалось самым идеальным решением.
Гермиона что-то промычала ему в рот. Драко принял это за согласие и направился в ванную, которая была, к счастью, совсем рядом. Такое же дерево и лишь стеклянная перегородка, к которой он теперь прижимал Гермиону, задирая её промокшую от огневиски футболку.
— Магия, воспользуйся магией, Драко.
Два щелчка — и они обнажены. Хотелось быстрее оказаться во власти друг друга. В таких необходимых крепких объятьях, в необходимых чувствах, что рождались где-то глубоко внутри, наперекор угольному мраку. Это рождало огонь и безумие.
Горячие струи полились тоже по щелчку пальцев опаляя голую кожу. Грейнджер шикнула, но лишь сильнее прижалась к Драко.
— Твоя задница в джинсах может запросто свести с ума, ты знаешь это?
Гермиона улыбнулась ему в рот.
— Сейчас на мне нет никаких джинсов… а-ах.
Драко больно укусил её за мочку уха.
— И это охуенно, Грейнджер, потому что я больше не намерен терпеть.
Он опустил её на ноги, рывком разворачивая лицом к стеклянной перегородке.