Но Драко пока был единственным человеком, о котором она могла сейчас думать. А точнее болиголов, который, Гермиона очень надеялась, он обязательно возьмёт с собой, когда получит сообщение Поттера.
Горло начало саднить, вынуждая Грейнджер задыхаться в новом приступе сухого кашля. Лихорадочные вялые движения, сухость во рту, затуманенный взгляд и чертовски сильное тёмное желание, заволакивающее остатки разума. Всё это Грейнджер уже проходила. Совсем недавно, когда пыталась спрятать себя от надоедливой публики, желающей пожать ей руку в честь получения новой престижной должности. Всё это повторяется вновь, лишь только желание тлеет с новой силой.
Кулаки больно сжимаются, ногти впиваются в мягкую кожу, оставляя после себя кровавые полумесяцы. Ей нужно держаться. Ещё немного продержаться, пока Драко не аппарирует в Министерство. Желательно бы прямо в этот коридор.
Снова кашель. Лающий, громкий, режущий.
— Гермиона, что…твою мать, что это? — голос Гарри эхом проникал в сознание.
Нечёткий взгляд на пару секунд сфокусировался на ладонях. После кашля они все были в чёрной жиже. Та извивалась, струилась, обжигала. Расползалась по гладкой коже огромными пятнами, не желая покидать свою обитель. Грейнджер зарычала. Тьма внутри зарычала.
Действовать. Им обеим срочно нужно было действовать. Магия зарождалась сразу огромным комом. Лавиной, способной снести всё к чертям на своём пути. Дыхание участилось, а сердце уже ломало рёбра изнутри быстрыми и сильными ударами.
— Каково это, мисс Грейнджер? — отголоски знакомого голоса вонзались стрелами, выволакивая из воспалённой пучины то ли воспоминаний, то ли галлюцинаций.
Гермиона дёрнула головой. Вокруг никого не было. Только снег. Холодный снег, который слишком быстро таял под горячими ладонями. И платье. Чёрное, бархатное. Коридор Министерства вдруг испарился, растаял под гнётом растущей боли где-то в районе грудной клетки.
— Испорченная… — голосом сзади.
Грейнджер резко разворачивается. Каштановые кудри больно хлестают по лицу. Никого.
— Гнилая… — голосом сбоку.
Снова никого. Слева, справа, за спиной. Вокруг лишь снег и темнота. А платье, которое неясным образом оказалось сейчас на Гермионе, уже было мокрым и холодным по колено.
— Кто… кто здесь? — вопрос звучит в пустоту. На него нет ответа, потому что рядом, кроме страха и чужого, но знакомого голоса, никого нет. — Гарри? Гарри, где ты?
Ещё немного и из глаз польются горячие слёзы. Настолько потерянной сейчас была Грейнджер. А чернота внутри бурлила, шипела и выплёскивалась через край, вынуждая Грейнджер рычать от боли и разрывающего желания убивать.
— Покажи… настоящую свою сущность…
— А-а-а-а, — больной безумный крик, чтобы вновь остаться один на один с собственным страхом.
— Грейнджер! — тяжелая рука хватает за предплечье, больно сжимая.
Гермиона реагирует моментально. Тьма внутри реагирует моментально. Достаточно секунды, чтобы схватить и притянуть так близко, чтобы почувствовать запах. Родной запах, который сейчас кажется каким-то далёким и ненастоящим. Нет. Ей хотят навредить, Грейнджер не может этого допустить.
Крепко сжимая чужую плоть, Гермиона рывком оказывается сверху, нависая над человеком без лица. Но её это вовсе не смущает. Чувство опасности смешалось с диким желанием забрать чужую жизнь. Это было необходимостью. Потребностью.
Хотелось выпотрошить, разорвать, раскромсать. И не было важно, какое лицо будет у её жертвы. Для Грейнджер это не более чем добыча. Глухой рык вырывается чёрной жижей изо рта. Руки сильнее сдавливают, позволяя пальцам с хрустом сомкнуться вокруг крепких запястий. Добыча сопротивляется, пытаясь скинуть её с себя.
Вокруг слышится гул голосов, шорохи, хлопки. Она чувствует, как тепло чужого тела возникает с разных сторон. Их много. И все они хотят причинить ей вред. Их всех нужно убить. Каждый из них заслужил самой мучительной смерти. Стоит лишь позволить ей. Грейнджер глубоко вдыхает. Новая порция кислорода несётся по трахее едким ядом. Просачивается в альвеолы, разгоняя реакцию до выделения грёбаного адского пламени в лёгких. Казалось, ещё секунда и из глотки вырвется огонь — такая сила зарождалась внутри.
— Гермиона! — голос рядом. Такой родной, что на секунду отвлекает.
Что она делает? Что происходит? Больно, чертовски больно.
И снова чернота. Она всё делает правильно. Чужие руки обнимают сзади, тесно прижимая тело Гермионы к твёрдой груди.