Короче, я сидел и думал, чем бы мне заняться, если, как выяснилось, Кати Живовой дома нет, и следовательно, кофе мы с ней сегодня не пьём.
Но тут… Оу… Короче же говоря, я пишу об этом «но тут» уже второй раз, так что будь уж любезен продолжить! (Это я уже сам себе. Порою нелишне, знаете ли (смайлик шутки ради раздирает себе своими же пальцами рот и поочерёдно наносит точечные удары собственным язычком то в собственный правый, то, собственно, в левый глаз. Оу-оу, ведь у него очень длинный язык! J)
– Привет, – сказал голос в телефонной трубке, – это Даша, Катина подруга, – зачем-то уточнила она, хоть мы виделись множество раз (обо всём этом многое тут: http://www.raz-dva-tri.com/JA-1.doc
).
«Оу-оу, – подумал я, – на ловца и зверь, как говорится, бежит!» Ведь через пару часов мне предстояло на целых две-три недели проводить/спровадить всех своих дорогих родственничков во главе с мамой в Болгарию, а двух женщин с третьей в уме мне уже становилось мало J.
– Ой, да я тебя отлично помню! – радостно заверил я Дашу.
– А Катя в Испании, а я эти две недели живу у неё. Я слышала, как ты с автоответчиком разговаривал. А ты, наверное, хотел с ней кофе попить?
– Ну, честно говоря, да!..
И тут она сказала что-то, чего я не помню дословно, но смысл был в том, что, во-первых, я всё равно могу прийти к Кате и попить кофе, но уже с ней; во-вторых, у неё депрессия, потому что ей через десять дней исполнится 25, она «старая», не понимает, кто она вообще есть такая и м ы н. п ы р. д ы р.; в-третьих, мы можем с ней выпить вовсе даже и не кофе, а по бутылочке пива.
И я пришёл. Ненадолго. Потому что мне предстояло провожать родственников на Киевский вокзал (ведь я ж хороший, блядь, сын!).
Мы поговорили. В тот период я был ещё в силах, несмотря на свою тогда ещё недавнюю героиновую эпопею и пятилетние страдания по Ирину душу. Более того, женские депрессии – это вообще мой профиль J. Даже поныне, а тогда же, говорю, ещё и сил было побольше. Мне действительно иногда кажется, что, вопреки моим собственным устремлениям, именно для этого я в наибольшей степени и рождён.
И, короче, мне стало пора уходить. Поняв это, я сказал: «Это замечательно, что тебе грустно! Ты приходи ко мне завтра в гости! Я тебе своего кота покажу! Он очень большой и пушистый! И зовут его Тристан!»
Я был уверен, что достаточно прозрачно ей на всё намекнул, но она по-прежнему до сих пор утверждает, что на следующий день, 14-го июня 2000-го года, шла ко мне именно что посмотреть кота. Что ж тут скажешь! Странные существа эти женщины – говоришь им что-либо прямым текстом, а они, знай себе, делают вид, что они дурочки J.
Мы договорились про завтра, и я проводил всех родственников на Киевский вокзал, и все они уебали, к моей несказанной радости, на черноморский курорт, и ко мне пришла… Дэйзи, и нам совершенно искренне было хорошо друг с другом в ту ночь, и мысленно я уже тогда называл её про себя «моя сложная маленькая», потому что… она действительно была очень маленькая и очень хорошая, и её картинки мне нравились, – она была, помимо всего прочего, маленький художник (смайлик смущённо обмакивает кисточку в ближайшую лужицу крови).
А в полдень следующего дня, я проводил Дэйзи, и уже где-то в час ко мне пришла Да.
XXXI.
В произнесении любого из слов всегда есть горечь неизбежной, но весьма удручающей уступки.
Ведь выбирая одно из почти бесконечного множества, ты, вольно или невольно, но всё же отказываешь в жизни всем остальным. По крайней мере, в данный момент.
Это всё потому, что мы существуем во Времени, а существованье в такой хуйне как Время есть печальный, но вполне заслуженный удел всех тех уёбищ, что никогда не сравнятся с Богом. Не заслужил пока большего Человек – оттого и прозябает во времени… до лучших времён. (Смайлик-девочка катает за щекой карамель, одновременно наблюдая, как смайлик-мальчик катает в ладошках собственный смешной хуй.)
Да, я хотел бы одновременно произносить все существующие в мире слова. На всех языках. И одновременно совершать все возможные в мире поступки. Быть одновременно и мужчиной и женщиной; и ребёнком и стариком; и убийцей и жертвой; и, чисто-тупо, и Богом и дьяволом. Хотя все вы, надеюсь, усвоили, что никакого отдельно взятого дьявола нет – он лишь фантазия Бога-Ребёнка, коему тоже вечно хочется всего сразу, но разница между мною и им как раз в том, что Он может себе это позволить. В отличие от меня. Потому что… я уже не ребёнок.
XXXII.
Когда я проснулся в своей широкой кровати, разложенной в моём «шкафу» от стены до стены, и увидел рядом с собою Да, которая уже не спала, я в тот же миг остро почувствовал, что, несмотря на то, что я толком не понимаю, что всё это вообще значит – прекрасно, не подумайте, помня при том, как она тут оказалась – так или иначе, но я давно уже не чувствовал себя так естественно, как и сам по себе, так и с кем-либо из женщин. Это утро мне понравилось совершенно.
И ещё, подобно тому, как сидение с Ирой на зеленоградском озерце в сентябре 95-го ощущалось мною как ключевое событие моей жизни (что, кстати, с годами не изменилось J) и, подобно тому, как недавнее тогда ночное бдение с Элоун в «казённом доме» (что, кстати, за четыре до того года, как я вспомнил уже потом, было предсказано мне, по обычным картам, некой Таней, клиенткой по текстам) ощущалось мною как последнее и окончательное испытание, последний выбор, который предоставлено было сделать, в отличие от истории с Ирой, уже именно мне – так и в то утро, 15-го июня 2000-го года, я проснулся в одной (и, кстати, в своей J) постели с Да, и понял, что, как бы там ни было, – это по-меньшей мере надолго, что это моё, и, мол, не этого ли кто-то из ликов Пластмассовой Коробочки искал всю жизнь. Что с того, что я не понимаю, Любовь это или нет? Важно то, что мне просто было даже неинтересно об этом думать. А просто мне было тепло.
XXXIII.
Извиняюсь, прервусь. Так вот. С некоторых пор мне достоверно известно, что нет ничего более гибельного для «человека обыкновенного», чем направленное на него искреннее великодушие. Поэтому, как ни грустно, я – прирождённый убийца.
Самое ужасное, что я действительно делаю это совершенно искренне, то есть реально от всей души J. Меня так научили; для того меня и создал Бог; для этого я и родился (и активный залог в русском языке в этой теме более неслучаен чем J). Ведь сначала я понял, и это намертво приросло к моему сёрдцу, что великодушие – это круто и супер, и только потом, с годами, в ходе всевозможных, мягко говоря, неприятностей, мне стало ясно, что это убивает.
Но… что самое страшное, когда я понял, что это убивает, я также сразу же понял, что моё великодушие – это моё оружие, а следовательно… Короче, я вооружён и, видит Бог, очень опасен. Но… не по своей, видите ли, воле. Таким меня создал Он.
К тому же, великодушие гибельно только для обыкновенных людей, коим и так по-любому смерть, ибо у всех был выбор, быть говном или нет, а для людей, в нашем современном уёбищном мире вынужденных выглядеть белыми воронами, – это, напротив, манна небесная, и лишь такие люди дороги мне, ибо только их-то и можно считать людьми.
Поэтому… бойтесь меня (раз не боитесь Бога)! Сортировка началась!
Кто сказал? Я сказал. И это, видит Бог, веско.
XXXIV.
Да оказалась в моей постели и случайно и неслучайно – а что, собственно, может быть банальнее правды-истины? Оригинальности алчущим – забвенье и смерть, если, конечно, это не гении, находящиеся в самом начале пути (смайлик боязливо озирается по сторонам и, успокоившись, спускает шорты и срёт).
Я хотел попить с Катей кофе, а вместо этого с большим удовольствием выебал Да – на Всё Воля Божья! Более того, когда я разговаривал с Катиным автоответчиком, Да подойти не решилась. Потом она подумала пару минут; потом ещё минут пять искала Катину записную книжку, чтобы найти там мой телефонный номер (это был тот самый случай, когда её, в принципе, негативный, навык шариться, где, извините, нельзя, впитанный ею, в прямом смысле слова, с молоком матери и вылившийся впоследствии в систематическое зондирование моего мобильника на предмет поисков там эсэмэсок не от неё, сработал как позитивный (смотря что, впрочем, конечно, иметь в виду J)), и только потом позвонила мне. И я, да, был этому, в общем-то, рад.