Я случайно тебя нашел,
потому что уже и не искал тебя вовсе,
отчаявшись до такой степени и настолько давно,
что уж не сильно переживал.
Но мало того,
что мне случилось тебя найти,
так еще посчастливилось мне понять,
что ты – это Ты…
Еще вчера,
обдумывая стишок о тебе,
я полагал, что в нём будет фраза от моего имени,
что, мол, я не знаю, что такое Любовь,
и не очень-то знать хочу, но, дескать,
ты – это «супер», но что такое Любовь,
я, опять же, не знаю и так далее…
Сегодня мир почему-то другой.
Я не хочу. Я не хочу врать сам себе!
Врать лишь затем, чтобы не опустить щит (вдруг уд а ришь?!)!
Врать просто на всякий случай…
Я не хочу врать.
Всё я прекрасно знаю!
Я знаю, что такое Любовь.
Опять знаю, а может и в первый раз…
Вчера мы сидели с моим четвёртым стишком,
пили пиво в саду «Аквариум».
Ей было грустно.
Она очень близкий мне человек.
Я очень хочу, чтобы она стала
счастливой, любимой и любящей…
Мы говорили с ней,
но я только и думал, что о тебе,
хоть это и не очень человеколюбиво
по отношению к четвертому стишку,
которая некогда спасла меня
от безысходной боли и полного душевного оцеп е нения,
в каковое ввергла меня в свое время «Стихотворение № 1»…
Я не хочу говорить слишком много слов.
Я достаточно уже их сказал и по менее важным п о водам.
Видишь ли, у меня в голове почти всегда идет дождь…
Сейчас-то я немного повзрослел, -
поэтому это не ливень, как раньше,
но довольно противный сентябрьский долгий и нудный д о ждик.
И…
видишь ли…
…он перестаёт почему-то только когда рядом Ты.
Вот тебе откровенность за откровенность, милая К…..!
Одним словом, точнее двумя,
ситуация критическая,
как зачем-то говорит Сергей Гурьев…
…потому что я тоже тебя люблю…
1 сентября 2000
(Полностью: http://www.raz-dva-tri.com/amarcord.doc
)
XLIV.
Суть в том, что всё-таки я опять разок другой переспал с Тёмной и даже у себя дома. Тогда для меня это всё, собственно, не имело значения – кто кого и у кого дома. Всю эту обывательскую хуйню про «свою/не свою территорию» я вынужден был под влиянием обстоятельств прочухать уже позднее. Опять же, когда в ходе серии проведённых мною осознанных экспериментов, выяснилось, что да, несомненны две вещи: то, что это и впрямь полная хуйня с моей точки зрения и то, что, несмотря на это, это пиздец как важно для уёбков-обывателей, я весьма прихуел. (Кстати об употреблении мата. Сейчас выросло целое поколение как бы в целлофане, коий накинула на них всякая шелупонь из пропутинского правительства. Эти обитатели Российской Федерации Ходячих Презервативов, то есть всякая, не по своей даже, собственно, вине, хуета немного не в курсе, что мат запретен не потому, что тупо, блядь, неприличен, а потому, что… сакрален. Вам, мудилам, короче, ещё учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин! Ступайте, блядь, в библиотеки, а уж после поговорим, если, конечно, я в настроеньи, блядь, буду J.)
Так вот. По-моему всё же, когда мне позвонила Дейзи, сказав, что вернулась таки из Ижевска, куда ездила зачем-то с подругой, я был с Тёмной. То есть, в общем-то, уже утро было. То есть, типа, мы уже чай утренний пить собирались, а не то, чтоб уж прям были друг с другом, скажете тоже J. (Смайлик делает вид, что щурится на манер близоруких, но на самом деле просто хочет сблевнуть. Не может не сделать так. Водянистый глаз унитаза принимает вызов. В нём поднимается тугая негодованья волна. Она, волна, хватает Смайлика за щеку и увлекает в своё тривиальное тартарары J.)
– Короче, я это сделала, – скажет мне через некоторое время Дейзи, – ты представляешь, там целый грамм был, а я его выкинула!
Это она о героине так говорила. Про «винт» же она говорила иное. Она говорила, что он – живой. Что он существо. И всё такое, из этого вытекающее.
Через несколько дней после возвращения из Ижевска у неё заболел живот, и она пошла к своему гинекологу. Гинеколог её осмотрела, сделала выводы, и Дэйзи тут же положили на операционный стол.
У нас с ней ничего не вышло…
«Он жил всего несколько дней» – говорила она через неделю и плакала. Сложная маленькая. «Ты понимаешь? Он жил… Маленький Скворцов. А потом он умер…»
Она лежала у себя дома, закутавшись в какой-то плед. Я держал её за руку, и, среди прочего, мне было неудобно перед её матерью.
Стих второй.
Когда было мне некогда
всё еще мало лет,
(хоть и хуй мой уже начинал
кое-что о себе понимать),
я сказал Оксане одной,
прогуливаясь с ней в окрестностях кинотеатра «Уда р ник»
и уже осознав, что второй раз она уж не поведётся на игры со мной,..
….что я полагаю, сказал я ей,
что Любовь –
это когда два человека идут себе по своим делам,
а потом вдруг встречаются взглядами
и далее по молчаливому соглашению
следуют вместе…
Потом, через несколько лет,
я сказал одному Илье,
что считаю правильным,
когда люди при первом обоюдном позыве
сразу ебутся,
а уже потом размышляют,
Любовь это или нет.
Так, два эти моих
разнесённых во временах высказАнья
создавали во совокупе
мою концепцИю, касательно Главного в Жизни.
Спустя ещё много лет
с тобой,
моя сложная, добрая и реально очень юная девочка,
мы переспали в тот же день,
когда познакомились…
Я не хочу врать во спасенье твоё!
Я ничего не забыл
и за всё благодарен!
Помню, как в порыве упали мы с тобой в снег,
как с героиней предшествующего стишка.
(что, собственно, произошло когда,
в свою очередь, с ней,
неоднократно она позже воспела,
право, тоненьким литературным своим голоском.
Ныне с ней хуй… (Не я!.. Не я!.. Чур-чур-чур!))
Говорю о тебе…
Милая, маленькая сложная девочка!
Юная до такой степени,
что как будто некогда юный, собственно, я