- Марина, в твоем туалете чего-то недостает, тебе не кажется? - И все это в какой-то парализованной манере, со сведенными ногами и свернутой набок головой.
- Тебе, наверное, просто кажется, что я не одела чего-то? - спрашивает она.
- Нет, я именно говорю о том, что уже все есть. Но лишней детали здесь было бы просто не втиснуться, - путано об?ясняю я.
- Ничего страшного, - неопределенно замечает она.
- Как это "ничего страшного"? - восклицаю и беру ее больно за запястье. - Я же вижу, что здесь чего-то нет. Не буду же я тебе врать. Я хочу, чтобы у нас была хоть какая-то взаимность в этом вопросе. Я не требую, чтобы ты накинула плащ или примерила юбку подлиннее. Кстати, она бы тебе пошла. И тут я остановился, потому что Марина уже пару секунд интенсивно смотрела совсем в другую сторону - туда, где без толку слонялись молодые люди.
- Марина, куда ты смотришь? - внимательно спросил я.
- Что? - рассеяно переспросила она. - Ах, да. Платье, длинная юбка. Я сосредоточился и подумал про себя: "Ничего, что она такая рассеянная. Главное, что у нее все-таки положительный характер. И она запросто завтра сделает мне какую-нибудь услугу. Просто за так. Она добрая". Больше я ничего не буду говорить по этому поводу.
16.
Слитный облик. Нельзя поверить, что оно (лицо) одно. Я и не верю, собственно. Приди приходя. Что я ей сделал? Что она мне сделала? Хорошо бы еще, если я был бы ко всему этому равнодушен. А я ужасно неравнодушен. Почти застенчив. Она что-нибудь обо мне знает? Пожалуй, слишком поверхностно. Глубоко знать не надо. Никого. Однако, если внимательно посмотреть на этот вопрос, то ее напутственность мне даже импонирует. Ведь она готова к простому взаимодействию? Да, не без этого. То есть в иной момент я даже могу на нее рассчитывать? Да. Чуть-чуть маразма и валяйте. Вот. А ты говоришь многолика... Сразу многое вспоминается. Сразу. Прежде, чем начнешь простой человеческий разговор. Хотя с такими людьми ничего человеческого не получается.
17.
Леша Лацман, по кличке "И-а", сидел спиной к отсутствующим в своем летнем костюме и перебирал у себя в столе какие-то бумажки. Я подошел и осторожно до него дотронулся. Он вздрогнул и как-то из-под низа повернулся ко мне, показывая свои невидящие глаза, то есть он все-таки что-то видел, но у него было, по-моему, процентов 10 от нормального зрения.
- Ты пришел? - спросил он своим сухим голосом.
- Да, явился.
- Садись, пока я копаюсь.
- Что-нибудь потерял?
- Кремень. Был где-то тут. - Он поднес почти к самым глазам обломок грифеля и протянул его мне. - Посмотри, это не он?
- Это грифель.
- А, черт.
- Тебе для зажигалки?
- Ага.
- Наплюй, я тебе спички дам.
- Да не надо, я только что зажигалку заправил.
- Давай, я тебе помогу.
- Давай, а то я не хера не вижу. Я заглянул в ящик стола и увидел, сколько там всякого хлама.
- У тебя, что здесь - мусорный ящик? - спросил я.
- Ага, - радостно закивал Лацман. - Ты не знаешь, кремень магнитом притягивается?
- По-моему, нет. - Тогда скажи мне, можно что-нибудь вместо кремня вставить?
- Если только палец, - ответил я.
- Жалко. Лацман задумался.
- Знаешь, хрен с ним с кремнем.
- Уверен?
- Абсолютно. Похоже, он снова прозрел.
18.
Почему-то и она тоже сидела передо мной нога на ногу. И в этой посадке, возможно заимствованной у раскрепощенных богемных русалок, была нарочитая, вызывающая независимость. Но я не хотел, чтоб эта манера, превратила нашу беседу в дистанционную перекличку, я хотел подвинуться к ней поближе, заглянуть ей в глаза, провести рукой по колену. Но сразу этого сделать было нельзя. Поэтому я начал издалека, с озабоченной, невнятной физиономией и невозмутимостью в голосе:
- Марина! На меня смотрят как на человека готового и склонного настраивать кого-нибудь в свою пользу, переубеждать и вообще навязывать что-то негодное и даже, если я этого не могу пропустить мимо себя, доводить до истерики. Все это неправда. Я даже удивляюсь, как люди могут вообще такое думать. Но есть в этом и доля правды, ведь истерика, к примеру, свойство совершенно определенных людей. И говори им хоть что угодно или молчи на том же самом месте - они все равно заведутся, будь я даже безобидным как этот стол. Она располагающе улыбнулась.
- Нет. Я так не думаю. И вообще ничего подобного о тебе не слышала.
- Замечательно! - воскликнул я и вскочил со стула. - Замечательно. Я не кажусь тебе страшным и это нормально меня организует.
- Во всяком случае, я не собираюсь таиться, - проговорила она грудным голосом. Я в подтверждение покивал ей, прикрывая глаза, и, облокотясь на книжный шкаф, проговорил, как бы между прочим:
- А вот это все твое. Она мягко поднялась и подошла к тому месту, на которое я неопределенно указывал. Она оглядела ярусы книжного шкафа сверху до низу и обратилась ко мне:
- Я собственно и зашла за этим.
19.
Без лишнего не может быть и нужного. Восемь светофоров из последних сил сигналили о приближении этого незримого Лишнего. Я стоял, глядя в окно, и ждал его появления. Должно быть, ему надлежало появиться в один из тех моментов, когда линия огней сомкнется у меня на глазах, и я в этом пунктире обнаружу навязчивый образ огненного круга. Я переместил свое тело на 10 см. вправо и среди больших и малых наслоений наткнулся на острый угол - обычный письменный стол, на поверхности которого я обычно развертываю свои скольжения, на гладкой, как стекло, поверхности. Я отвожу назад торс и голову и вдруг слышу в неизреченном эфире десятка два сбивающихся голосов.
- Полейте на меня, я самая красивая, - говорит один голос, и я наклоняюсь в его сторону.
- Примите вправо, я испражняюсь! - кричит другой.
- Отрепетируйте, пожалуйста, это место, - скользит третий, и я понимаю, что попал в умопомрачительный хаотический бардак. Мне на голову натягивают полиэтиленовый мешок, и я об?являю:
- Примите меня, как слово. И тогда все они становятся тише. Я с удовольствием замечаю этот момент, потому что во всем однообразии всегда найдется одна одухотворенная фраза.
20.
Переплетающиеся ресницы не давали мне точно определить расстояние. Я уводил голову, от внутреннего напряжения сводило руки, которые судорожно цеплялись за подлокотники. На этих же руках я поднялся, удерживая туловище прямо, и перенес ноги на свободное место.
- Стоп! Я сама принесу, - сказала Марина и протянула мне...
- Что это? - спросил я.
- То, что ты пытался увидеть. Теперь я посмотрел на нее бессмысленно, конечно. Она действительно серьезно на меня смотрела.
- А почему ты суешь мне ЭТО в руки? Спрячь в передник и никому не показывай, - выговорил я, надеясь на ее понимание. Она замотала головой, словно задыхаясь, раздираемая каким-то сомнением.
- Я ЭТО положила бы и за пазуху, если бы тебя здесь не было, - с трудом об?яснила она, и я увидел, что она чуть не плачет.
- Почему? - делано удивился я, хотя знал, что удивляться здесь, собственно, нечему. Тут на несколько секунд выглянуло солнце и осветило ее глаза - незначительная деталь. Я захотел ей помочь.
- Положи, положи, - повторил я , но не сказал куда, подразумевая выбор. Она разжала ладонь, и ее длинные красивые пальцы натянулись, как струны.
- Ну? Она молчала.
- Ну хорошо, - сдался я. - Дай ЭТО сюда. Она коротко поцеловала меня, так что я вздрогнул, и вскочила на стул. Я увидел ее рост и отчаянную красоту. Вот зачем женщин надо возносить на пьедестал.
- Видишь мою стать? - как-то по особенному обратилась она и изящно провела по волосам. Я сглотнул от волнения и только после выговорил:
- Самая подходящая...
- Я не буду морочить тебе голову. У тебя это лучше получается.
- Да, наверное, - поспешил подтвердить я. Она снова с большим смятением повела головой: