ПРИБАВЛЕНИЕ. Отрывки из «Conduct of life» Р. У. Эмерсона
Озарение мысли изводит человека из рабства в свободу. По всей справедливости можем мы сказать о себе: мы рождаемся, и после того возрождаемся; и не раз, не два, а несколько раз совершается, наше возрождение. Опыты, последовательно получаемые нами, до того важны, что новые предают забвению старые. Но день из дней, но великий праздник из праздников жизни есть тот, в котором внутреннее око, раскрываясь, видит повсеместность Единства, вездесущность Закона и усматривает, что то, что есть, должно быть, и есть наилучшее.
Когда свет касается наших глаз, мы начинаем видеть, а иначе — нет. Так и с истиною: она озарит наш дух, и мы внезапно расширяемся до ее размеров, и растем, растем — почти под рост мирам.
Такое внутреннее прозрение делает нас сторонниками и блюстителями порядка вселенной, наперекор всему и многому; наперекор своим собственным выгодам, равно как и выгодам других. Человек, говорящий по своему внутреннему прозрению, провозглашает о себе то, что истинно для его духа; сознавая его бессмертие, он говорит, я бессмертен;сознавая его непобедимость, утверждает: я могуч.Силы эти не в нас, но мы в них. Они от Творца, а не от творения. Они касаются всего, и всему дают изменение. Они то ставят непроходимые пространства между теми, кто их воспринял, и теми, кто остается им чужд. Чуждающиеся их — это толпа, это стадо. Но для других весь мир людской представляется комедией, и комедией несмешною.
Я замечал, что когда душа достигает некоторой ясности в умозрении, она действует по поводам и по соображениям, которые гораздо выше и чище эгоизма. * * *
Величие, до которого мы внезапно возвышаемся (при озарении свыше нашего мышления), заключается в уничтожении личности, в презрении себялюбия: водворенные в сфере Закона, мы его присяжные. Бывало, мы пройдем несколько шагов по этой тропинке, а потом побродим по другому направлению. Теперь же, подобно воздухоплавателям, уже не заботимся о точке, с которой поднялся наш аэростат, о точке, к которой он пристанет; чувствуется одно: свобода и слава на таком пути. * * *
Солнечная система не заботится о своей репутации. Знайте, что так же прочно установлено право на уважение Истины и Честности. Отмеряйте сомнению на этот счет сколько угодно дюймов. Дух окрылится, возвратится и все преисполнит собою. Он вытесняет вторгшихся. Он уравновешивает чрезмерность той или другой власти:
И самой крови в нас благими Небесами Предписано течение к добру.
Что за улика в скептицизме эта низкая такса, какою оценивают высочайшие умственные и нравственные способности!
Другая язва того же скептицизма гнездится в недоверии к человеческой добродетели. Всякий порядочно одетый зажиточный господин убежден, что у всех людей точно столько же добродетели, сколько у него!.. Как проворно заподозривают вас в низких побуждениях! Вглядитесь, каким снисхождением пользуется порок в почетных и хорошо обусловленных сословиях общества! Коварство снедает даже благомыслящих, в сущности, добрых людей; и перед бестрепетными, прямодушными, откровенными поступками они прибегают к полумерам и минутным двоедушным полууступкам. * * *
«Есть две преотвратителъные для меня вещи, — сказал Магомет, — ученый с его безверием и невежа с его суеверием».
Все великие эпохи были эпохи верований. Я разумею под этим то, что всех проявлениях необычайной энергии, например во времена великого переселения народов, во времена возникновения искусств, в те времена, когда живали герои, когда слагались поэмы, душе человеческой было не до шуток Нет! Она серьезно утверждала свои убеждения в истинах духовных; она охватывала их так же осязательно, как рука охватывает меч, кисть, резец.
Достоверно то, что каждый гений начинает свой по- лет с горных вершин праводушия и что всякая степень необыкновенной красоты в мужчине или в женщине заставляет предполагать в них какую-нибудь нравственную прелесть. * * *
Слишком часто встречаются люди, неспособные жить: им препятствует к тому или их несоразмерность к собственным потребностям, или их измучивает политика, гадкая обстановка, хвори, — и они бы рады получить отставку от должности жить. Но по премудрому инстинкту спрашивается: «В чем же поможет им смерть? — Разве смерть есть чистая отставка?» Не желайте же смерти из слабодушия. * * *
Каждый человек заботится о том, чтоб не дасться в обман своему ближнему. Напоследок настает, однако же, тот день, когда он начинает радеть, чтобы самому не обмануть ближнего. Вот это хорошо! Это значит, что он выменял свою рыночную тележенку на колесницу Солнца!.. Что за день восстает тогда, когда мы примем к сердцу учение Истины; когда решимся отдавать — как лучшему достоянию — предпочтение сути над фактом, сути над внешностью, здравомыслию над высокопарностью и кривлянием; году — над днем; жизни — над годом; личным свойствам — над видимым успехом; что за день, когда мы познаем, что справедливость будет нам оказана и что, если медленна наша судьба, зато длинно, продолжительно и будущее наше поприще. * * *
С течением жизни люди научаются более любить искренность и менее домогаться того, чтоб их только тешили да забавляли. С усовершенствованием характера увеличивается вера в нравственное чувство и умаляется вера в блестящие обещания. В молодости восхищаешься и талантами, и каждым личным отличием. Но, сделавшись постарше, мы смотрим уже на совокупность свойств и действий, как на выражение духа, то есть подлинной ценности человека. Нам дается тогда другое мерило; дастся внутреннее око, которое пренебрегает тем, что сделано доя глаз, а видит насквозь творца; у нас имеется тогда ухо, которое не слышит того, что говорят люди, а слышит то, о чем они умалчивают. * * *
Гораздо выше вопроса о загробной жизни стоит вопрос о наших заслугах. Достойный бессмертия, будет бессмертен; и кто хочет быть великою душою в будущем мире, должен сделаться великою душою в здешнем. * * *
Никогда еще не рождался человек — как бы мудр и добродетелен он ни был — без того, чтоб один-двое или более спутников не являлись в мир вместе с ним для оценки его даров, для провозглашения их миру. С каким благоговейным умилением замечаю я, что нет такого человека, который бы мыслил, который бы действовал в одиночку. Ассистенты, ниспосланные Промыслом, вместе с ним призываются к жизни. Переряженные то так, то этак — будто полицейские чиновники, переодетые в штатское платье, — они идут бок о бок с ним и следят за ним шаг за шагом по всем Царствам времени. * * *
То, что означается словами нравственное, духовное,— вот вековечная сущность; и какими бы химерами не исказили их, слова эти, без всякого сомнения, столетия за столетиями, примут свой настоящий смысл. Я не знаю слов, которые имели бы большее значение. Конечно, по общепринятому определению, ощупью стискивая духовное, нам описывают его как невидимое,тогда как настоящее значение духовного есть существенное.Это тот закон, который исполняется сам собою, совершает все без всякого посредничества, и который нельзя постигнуть несуществующим. Люди иногда выражаются так «Да это просто нравственное чувство». * * *
Вы говорите, что теперь нет религии? Это все равно что утверждать в дождливую погоду, будто нет солнца, в самую ту минуту, когда вы свидетели его преобладающего влияния. Конечно, религия образованных сословий состоит теперь именно в их отклонении служить поддержкою и порукою тому, к чему, бывало, они считали священным долгом прилепляться. Но по самой этой сдержанности они мгновенно подчинятся другому образу верований, когда час их настанет. Оно есть, то начало, служащее основою мироздания; все языки силятся его выразить, все действия — уяснить. Эта основа — простое, тихое, необъяснимое и неизъяснимое присутствие невыразимо — мирно пребывающего в нас законного нашего Владыки. И пред таким уставом согласно преклоняются люди мысли и правды всех веков и сословий. С этим сознанием сопряжено внезапное и обширное приращение могущества.
И никогда не остаемся мы без некоторого намека, что придет тот день, когда мы вступим в отношения с существами действительными: та суть, что в нас, с сутью, что в них.