Очередным, как здесь говорят, must оказался ансамбль солистов, созданный знаменитым полуопальным пианистом из группы самых ярких его учеников, в большинстве евреев, и исполнявший исключительно Баха. Попасть, разумеется, было невозможно, но на Андрея и всю его компанию билеты достала одна его бывшая студентка, такая Саночка Розенштейн. Она без мужа растила дочку, работала на двух работах, периодически решала всерьез заняться философией, обожала музыку и вечерами иногда устраивалась на эфемерную, но престижную должность — перелистывать ноты у концертирующих маэстро. Отсюда связи и билеты.
Ансамбль произвел фурор. Секрет состоял в том, что каждая партия исполнялась солистом-виртуозом и потому была отчетливо слышна, не сливаясь с другими в единый фон, как это бывает в обычном оркестре. Не знаю, в какой мере Андрей расслышал это сам, а в какой сыграли роль Саночкины объяснения, но некоторое время все только и говорили что о полифонизме 6-го Бранденбургского концерта. Все немедля ринулись в «Мелодию» и раскупили последние имевшиеся там пластинки; правда, новый ансамбль еще не записывался, и пришлось удовлетвориться тем, что было. Пластинку придирчиво прослушали (каждая по нескольку раз у себя и однажды все вместе, специально для этого собравшись у Андрея) и критически покачали головами — звучание было не то. Но решено было, что как память о концерте сойдет. Пластинку продолжали крутить, а однажды Андрей даже объявил, что, чем больше он слушает это исполнение, тем оно становится лучше, — не по хорошу мил, а по милу хорош.
Эти и другие музыкальные идеи он все чаще обсуждал с Саночкой, которую с восхищением цитировал к месту и не к месту, и люди, хорошо его знавшие, с улыбкой констатировали наступление первой фазы брачного цикла. За громкими публичными восторгами должно было последовать затишье, знаменующее тайный роман…»
«Вы же сказали, никаких секретов?»
«Браво, браво, но, знаете, и на солнце есть пятна. Краткая интерлюдия вдали от нескромных глаз бывала необходима, чтобы опробовать и скрепить новый союз, который затем провозглашался официально, и новая кандидатка становилась полноправным членом клана.
Вот и теперь все шло к этому. Сблизившись с Саночкой, Андрей узнал историю ее жизни и проникся к ней еще большим сочувствием. Ее родители, советские граждане американского происхождения, после войны работали в советском представительстве в ООН, и их дочь Сусанна выросла в Нью-Йорке. Давно утратив коммунистические иллюзии, они мечтали об Израиле, но вместо этого были внезапно отозваны из Америки и несколько лет провели в Сибири. В голове у Сусанны все перемешалось; всюду она была транзитным пассажиром, нигде не дома. Еврейская самоирония, американская честность, страх перед КГБ и коммунизм с оттепельным лицом образовали нелепо-трогательную смесь. Это привлекало к ней, особенно мужчин. Было легко воспользоваться ее мягкостью и беззащитностью, но, осознав обиду, она обращалась в бегство, часто самым непрактичным образом.
Ее любовный опыт был до смешного незначителен. Соблазненная во время поездки в Грузию местным музыкальным гением, имя которого она сохранила в тайне, она родила от него дочку и с тех пор вела практически целомудренную жизнь. Во всяком случае, как вскоре со смешанными чувствами жалости и облегчения установил Андрей, эротической изощренностью она не отличалась. Этот поворотный момент в их отношениях наступил при следующих обстоятельствах.
Андрей увлекся Саночкой с самого начала баховских концертов, однако окружавшая ее аура всеобщего внимания мешала ему перейти с шумной дружеской ноги на интимную. Саночка особенно расцвела в последнюю неделю; в ее манере появилась даже какая-то не свойственная ей самоуверенность. Но на заключительном концерте ее словно подменили. Она только что не плакала и со своего скромного стула позади пианиста беззвучно излучала в зал такое неподдельное горе, что, казалось, заглушала весь ансамбль.
Андрей настоял на том, чтобы проводить ее, заехал вместе с ней за дочкой, которую она оставила у матери, начал было расспрашивать, в чем дело, но, не получая ответа, перестал. Девочку уложили спать, немного выпили, Саночка беспомощно расплакалась, он стал ее утешать, и это послужило тем толчком к окончательной близости, которого до сих пор недоставало.