Последствия были самые неожиданные. Через несколько дней Андрей и его жены начали безбожно чесаться в интимных местах и вскоре обнаружили, что причиной беспокойства является известный род паразита, гнездящегося между корней волос внизу живота. Андрей бросился к Саночке, не для того чтобы допрашивать ее (он вычислил, что виновником должен быть отец ее дочери, иногда навещавший их), а чтобы помочь. Она сначала отнекивалась, стесняясь признаться в постыдной чесотке, но, увидев, что он не только не сердится, а полон заботы, разрыдалась от счастья и благодарности, каких не испытывала уже давно.
Андрей привез ее к себе, где уже собрались остальные и был устроен своего рода взаимный лазарет. Не вдаваясь в подробности, скажу, что удаление лобковой вши (Phthirius pubis) — процедура малоприятная, длительная, в несколько циклов, да и потом обритые волосы долго колются, пока не отрастут… Для Саночки это было мучительно вдвойне, но и радостно: после многолетней неравной борьбы с судьбой она особенно остро почувствовала счастье быть принятой в коллектив, в дружном лоне которого растворились остатки одиночества, стыда и уязвимости.
Прошло некоторое время, Саночка стала обживаться в новой среде, а история ее вхождения в нее — забываться. Со слов Андрея источником заразы молчаливо считался никому не ведомый грузин, но как-то раз, когда одна из жен, с которой Саночка подружилась больше, чем с другими, походя упомянула о нем, Саночка проговорилась, что он тут не при чем.
— A кто же тогда? — спросила та.
— Это неважно, — спохватилась Саночка, но было поздно.
На другой день об этом разговоре узнали остальные и, движимые любопытством, сознанием обманутого доверия, а главное — убеждением, что от своих не может быть никаких секретов, стали все громче требовать, чтобы она назвала преступника. Саночка с виноватой улыбкой уклонялась, говоря, что это никого не касается. Но когда к женщинам присоединился Андрей, сказавший, что все вообще всегда всех касается, а в данном случае как раз очень даже коснулось присутствующих, она вдруг замолчала, отвернулась, еле сдерживая слезы, и вскоре уехала к себе.
С этого момента она мягко, но бесповоротно рассталась с Андреем и постепенно исчезла с общего горизонта, а в дальнейшем даже, кажется, эмигрировала. Ее уход был первым подобным случаем и произвел впечатление. Может быть, я преувеличиваю, но именно с тех пор идея клана как-то потускнела, сведясь к инерции, бытовому удобству».
«A разносчик паразитов так и остался неизвестным?»
«Да, для большинства участников — навсегда, для некоторых — на очень долгое время».
«Некоторые — это уж не вы ли сами? Если, конечно, вы не Саночка».
«В любом случае, это уже другая история — оставим ее до другого раза».
«Как это другая? Разгадка — неотъемлемая часть сюжета. Так что уж рассказывайте».
«Если вы настаиваете, пожалуйста.»
«С тех пор, можно сказать, прошла вечность, — продолжила рассказчица, — и вот недавно на Восточном берегу я случайно встретила Юлика, помните, автора теоремы о пирожном. Мы разговорились о старых временах, и оказалось, что он тоже посвящен в эту историю, только с оборотной стороны. Но сначала несколько слов о нем самом.
Впечатление он производил противоречивое. Отдаленные знакомые считали его нескладным, но добрым увальнем, этаким Пьером Безуховым. Узнав поближе и вслушавшись в то, что он говорит, — приходили в ужас. Например, вы шли к нему в гости, а он встречал вас словами: «Мой дом — моя крепость. Раз уж вы вошли в него, давайте совместно подумаем, как вам поскорее из него выйти». Если ему казалось, что подруга жены слишком у них засиделась, он спрашивал: «A что, разве присутствие в нашем доме Маши (Даши, Наташи…) диктуется строгой необходимостью?» В качестве крайнего средства выпроваживания он мог объявить, что ему пора гулять с собакой. Гость удивляется: «Вы завели собаку?» — «Какая чушь! Вы прекрасно знаете, что я их не переношу. Но это не значит, что у меня меньше прав на privacy, чем у последнего идиота-собачника! Пойдемте, мы можем вместе выйти».
Он никому не давал своих книг, охотно разъясняя желающим, что гораздо лучше, если книгу эн раз прочтет настоящий ценитель, чем по одному разу энное количество непосвященных. На упреки в негуманности он отвечал, что большинство людей мало интересны, во всяком случае, гораздо менее, нежели авторы книг и их персонажи. От жены требовалось прежде всего не отвлекать его от чтения и своими разговорами не заглушать пластинок. В этом не было снобизма — столь же недопустимо было заслонять телевизор. Немногим ниже книг и героев зкрана он ставил вещи, причем не ценности типа ковров, сервизов и автомобилей, а простые, часто старые и испорченные предметы обихода, не обязательно даже любимые. Он периодически надевал не нравившиеся ему туфли и брюки, говоря, что и им надо предоставить возможность пофункционировать, и мог подать гостям и сам есть какой-нибудь старый кусок сыра — не пропадать же ему.