- Это временно. Это пройдет. Должно пройти, - неуверенно сказал Мигран. – Она испугалась. Она еще не пришла в себя. Ее ослепило.
- Уложите ее в постель, - посоветовала Анаид. – Напоите успокаивающими травами. Пусть поспит. Утро вечера мудренее. Глядишь, завтра и не вспомнит, что с ней стряслось.
* * *
Ночь или уже утро – Ншан не знала. Для нее теперь не существовало ни красок, ни света. Ее Солнце погасло, закатилось навсегда. Черная вязкая пустота отныне ее вечное прибежище. Спала Ншан или плакала от горя и страха, сама она не сознавала. Все смешалось в ее голове, обезличилось. Она открывала и закрывала глаза, вытягивала вперед руку, но не видела ничего – ни знакомых с рождения очертаний комнаты, ни проема окна, днем сияющего, ночью подсвеченного голубоватым светом Луны. Не видела кровати сестры у противоположной стенки и самотканного коврика с парой влюбленных оленей над своей постелью. Одна лишь тьма обступала ее со всех сторон.
Неужто это навсегда, вертелась волчком в голове одна и та же мысль. Неужто это конец? Ведь жизнь и вечная непроглядная тьма совместимы. Она жила в мире красок, образов, ощущений. Она чувствовала себя облаком, цветком, бабочкой, птицей. А сейчас даже холодная, скользкая, прячущаяся в камнях гюрза счастливее ее. Потому что она видит мир вокруг себя. Видит своих врагов, свою добычу, своих детенышей. Видит как восходит и заходит Солнце.
Нет, Ншан не могла в полной мере осознать свою трагедию. Она просто не верила в нее. Не желала верить. Ведь такого не может, не должно быть. Это несправед-ливо, незаслуженно. Разве мир не принадлежит ей наравне с Сусанной, Арамом, Арменом, Левоном? Разве могут у нее вот так, в один миг отнять все, чем она жила?
За одну эту страшную ночь Ншан стала старше вдвое. Беззаботное детство кончилось, будто его отсекли обоюдоострым кинжалом. Она вдруг узнала цену жизни и всего, что ее окружало, от ласковых и строгих глаз матери с преждевременными морщинками до необъятной голубизны бездонного неба.
Конечно же она не сомкнула глаз до утра... «Сомкнула глаза»... «утро»... Эти понятия и сотни, тысячи других навсегда утрачивали для нее смысл. Как же ей жить теперь? Воспоминаниями зрячих глаз? Рассказами окружающих? «Знаешь, Ншан, сегодня на небе ни облачка», «Ах, если б ты видела, какое на мне красивое платье!», «Как жаль, что ты не можешь увидеть невесту Арама, ты бы в нее влюбилась!»... «Как бы мне хотелось показать тебе моего первого сыночка, сестренка!»... Вот как она будет теперь воспринимать мир – чужими глазами и эмоциями.
«Нет! Нет!!! Не хочу!» Она рыдала. Она исступленно кричала, не открывая рта. А близкие думали, что бедняжка уснула.
Не видеть природу, домашние предметы, людей... но и это еще не все из того, что ей предстояло испытать. Ведь она теперь калека. Беспомощное беззащитное существо. Обуза! Ее должны водить за руку. Одевать, кормить с ложки. Ей никогда-никогда не выйти со двора самостоятельно. Да и зачем, если повсюду непроходимой стеной ее будет окружать мрак.
Она так и не увидит подарок, который ей приготовил Левон... Левон! Как он восхищался ею. Как робел в ее присутствии. Она видела это по его глазам и неловким движениям, по румянцу, алой зарей вспыхивавшему на его щеках... ВИ-ДЕ-ЛА... Он больше уже не будет восхищаться, не будет робеть. Одна только жалость поселится в его сердце. Нет, он просто перестанет о ней думать, перестанет замечать. Или, хуже того – будет презирать ее, как убогую. Но тогда зачем вообще жить?
Ншан молила немую пустоту вернуть ей зрение.. И вдруг... пустота ожила. Девочка явственно ощутила, как кто-то склонился над ее постелью. То не могла быть ни сестра, ни мать, потому что не скрипнула ни одна половица. Не было ни шороха, ни дыхания. И все же ощущение постороннего присутствия заполнило ее всю... Посторон-него? Но разве под силу кому-то чужому в один миг погасить невыносимое горе, смятение, тоску? Разве может кто-то посторонний, явившись незванно, не вызвать в ней страха? Слезы сами собой высохли на щеках. Сердце, затихнув, ждало.
«Ншан... – умротворяюще окликнули ее. – Ншан...»
Она затаила дыхание.
«Не плачь. Никогда больше не плачь.»
«Как же мне не плакать, если глаза мои наполнились тьмой, - подумала она с горечью. – Я не хочу быть слепой.»
«Ты станешь самой зрячей из всех смертных», - услышала она в ответ.
«Так я буду снова видеть!!!»
«А что такое зрение?»
«...Это когда весь мир купается в тебе, а ты – в нем.»
«Умница. Но купаться нужно не глазами, а душой. Душа видит больше и дальше, чем глаза.»
«Не понимаю... Не могу понять!»
«Ты рождена, чтобы ВИДЕТЬ. Глаза тебе только мешали.»
«Как это?! Ведь я не могу даже узнать, утро теперь или вечер.»
- Ншан, детка! – вторгся из тьмы голос матери. – Ты проснулась? Как ты чувствуешь себя? Посмотри на меня. Ну посмотри же. Скажи, что ты меня видишь.
Было раннее утро. Косые лучи восходящего солнца веером лежали на дощатом полу.
- Нет, мама, не вижу.
Спокойствие, с которым девочка произнесла это, потрясло и испугало Сильвию. Ншан села на постели, свесив ноги, глядя перед собой невидящими глазами.
- Ты только пожалуйста не волнуйся, - сказала она незнакомым тоном. Всякое случается в жизни. Тебе досталась слепая дочь.
- Замолчи! Я не допущу этого! – вскричала в отчаянии мать. – Мы поедем в город. Врачи вернут тебе зрение.
- Нет, мама, не вернут. Каждому свое. Я должна была ослепнуть.
Сильвия опешила. Сестра и братья, столпившиеся позади нее, не верили своим ушам. Их младшая сестренка вдруг заговорила как маленькая старушка.
- Да что ж ты такое городишь! Я сделаю все...
- Успокойся, мама. Мне никто не поможет. Смирись, как смирилась я.
Решив, что дочь просто еще не в состоянии осознать свою тяжесть свалившейся на нее беды, мать присела рядом с ней на постель, с горьким состраданием погладила ее спутанные волосы. И, так как Левон не сумел ничего вразумительно объяснить, осторожно спросила:
- Ты помнишь, как это случилось?
- Помню. Я стояла на краю обрыва, когда появился он...
- Кто?!.
- Красивый светящийся шарик. Он играл со мной, как живой. Он лежал у меня на ладонях. Я с ним разговаривала. А потом... он испугался чего-то и взорвался. Свет был такой ослепительно яркий... Мама?..
Ншан услышала сдавленный вопль матери и глухой стук грохнувшегося на пол тела. Дети подбежали к Сильвии, подняли ее, унесли в большую комнату, усадили на стул. Здесь, в этой комнате, еще вчера звучала музыка и, одурманенная танцем, бабочкой порхала счастливая девочка с мужским именем Ншан.
Привалясь обмякшим телом к спинке стула, Сильвия что-то бессвязно бормо-тала, качая головой, когда в комнату одна за другой бесшумно проскользнули семь женщин, те самые, что тринадцать лет назад волею случая... или судьбы оказались свидетельницами рождения ее младшей дочери. Вошли и молча встали у стены, как на панихиде. Пересохшими от горя глазами Сильвия посмотрела на них, ища сочувствия.
- Вот видите, подруженьки дорогие, свершилось. Не зря она, окаянная, над новорожденной вертелась. Вернулась-таки, чтобы забрать у моей дочурки зрение. Ах, лучше бы она жизнь мою взяла.
Женщины молчали. Они не верили в чудеса. Ну не могла одна и та же шаровая молния столько лет спустя вернуться к тому же ребенку. Не могла она столько жить. Тогда что это? Роковая случайность?
Слухи распространяются по селу со скоростью ветра, несущего семена трав. И если кого-то из односельчан постигнет несчастье, никто не останется в стороне. Широкая, утоптанная площадка перед домом Сильвии заполнилась людьми. Они ни о чем не спрашивали, не старались войти в дом, лишь немым присутствием выражая свое сочувствие.
Ншан, продолжавшая беспомощно сидеть на постели, ощутила беспокойство. Ей стало трудно дышать, будто ее заперли в душном, лишенном окон помещении, будто ее теснили и толкали со всех сторон. Она поняла, что в доме и во дворе люди, слишком много людей, и собрались они здесь из-за нее.
...От кровати до дверей пять шагов. А если пересечь большую комнату, никуда не сворачивая, то, преодолев две ступеньки, попадешь через крыльцо во двор. И она встала. Прошла пять шагов, едва коснувшись пальцами дверного косяка, не видя, но ощущая испуганные взгляды домочадцев, устремленные на нее. Через большую комнату скользящим шагом вышла на крыльцо. При виде Ншан, босой, в ночной рубашке, односельчане от неожиданности невольно подались назад. Всем хорошо знакомая девочка, ничем не отличавшаяся от их собственных детей, теперь, потеряв зрение, стала сразу далекой и непонятной. Между ними как бы образовалась невидимая и необъяснимая преграда, по одну сторону которой все село, по другую – Ншан.