И тут меня остановил полисмен. Он истекал потом под тесным мундиром, а лицо у него было черное от ненависти.
- Думал словчить, Мордастый,- прошипел он голосом, исполненным злобы.-Хотел натянуть нос закону?
- Лейтенант, я...
- А ну, пройдем, Мордастый! Для таких, как ты, у нас есть специальные клетки.- Он уже собирался защелкнуть у меня на запястьях пару блестящих наручников, когда я дал ему коленом в весьма чувствительное место, успев еще врезать как следует в челюсть, пока он падал на мостовую. Затем выхватил у него пистолет.
- Эй!-заорал я, обращаясь к прохожим.-Этот тип-самозванец! Он ухайдакал полисмена ради этой пушки. Мерзавец худшего пошиба! Список преступлений длиной в милю! Шантажи, изнасилования, подлоги, кражи автомобилей, детокрадство, избиение женщин и тому подобное! Назовите любое преступление и вы попадете в самую точку!
Я сунул пистолет какой-то дрожащей женщине с испуганными глазами.
- Покрепче держите, леди. Если он шевельнется, стреляйте без предупреждения.
Женщина взяла оглушенного полицейского, который еще только учился дышать, на мушку. Тот сделал попытку приподняться.
- О-о-о-о!-завопил я.-Он хватается за нож! Стреляйте! Да стреляйте же!!!
Дрожащая женщина зажмурилась и нажала гашетку. Полицейский рухнул лицом на мостовую. Мертвяк до мозга костей.
- Да простит вас Бог! - простонал я, пятясь назад.- Вы убили слугу Закона, хранителя общественной морали... Бог вам судья!
Женщина вспорхнула. Она обернулась толстозобым пеликаном. А полисмен стал жирным тюленем с ластами. Дохлым тюленем, разумеется.
В несколько угнетенном состоянии духа я ввалился в приемную доктора Миловича и сказал секретарше, что мое дело абсолютно не терпит отлагательства.
- Входите,-проговорила она,-доктор вас примет немедленно.-Через секунду мы с Миловичем уже обменивались рукопожатием.
- Садитесь, дружок,-сказал он.-Итак... мы снова сегодня столкнулись с осложнениями? Не правда ли?
- Безусловно,-ответил я, пряча в карман предложенную им сигару. Я заметил, что она сильно заплесневела.
- Не пересядете ли вы в это кресло?
Я опустился на роскошную темную кожу и закрыл глаза.
- Ну, а теперь рассказывайте.
- Сначала бабочка запела арию из "La Boheme", вернее зажужжала. Затем выскочил из переулка котище, держа в лапах ребенка. Потом в одном доме меня обругали мыши. Еще потом мой самый старый и близкий друг превратился в верблюда...
- Двугорбого или одногорбого?
- Двух,-сказал я.-Горбы большие, дряблые и потертые на макушках.
- Еще что-нибудь?
- Потом меня остановил здоровенный, вроде бы английский полисмен. Разговор был фантастический. Он назвал меня Мордастым. Хотел надеть наручники. Сказал, что меня надо посадить в клетку. Я врезал ему в пах, а пистолет отдал симпатичной испуганной леди, которая пристрелила полисмена. Затем она превратилась в пеликана и улетела, а полисмен стал тюленем с ластами. После этого я оказался у вас.
Я открыл глаза и выпрямился, пристально глядя на доктора Миловича.
- В чем дело? - спросил он с некоторым беспокойством.
- Ну,-сказал я,-если начать по порядку, то у вас большие, черные, печальные слезящиеся глаза.
- И...
- И, держу пари, нос у вас холодный.
- Что-нибудь еще?
- Пожалуй, это все.
- А каков общий вид?
- Да вот-тело у вас, конечно, обросло длинной спутанной черной шерстью, включая даже кончики огромных болтающихся ушей.
Наступила минута молчания.
- Умеете вытворять штуки? - задал я вопрос.
- Кое-что,- ответил Милович, конфузясь.
- Сальто!-скомандовал я.
Он исполнил.
- А теперь-куш!
Милович закатил глаза, длинный розовый язык вывалился из его пасти.
- Хороший песик,-сказал я.-Славная собачка.
- Гав!-пролаял доктор Милович, виляя хвостом.
Надевая шляпу, я швырнул ему кость, предусмотрительно захваченную из дома, и покинул его кабинет.
Деваться-то было некуда. Это был еще тот денек!