ритуалы гитлеровских штурмовиков. Осенью 1936 г. в гараже неугомонный юноша настроил радиоприемник
на Германию, чтобы услышать речь Гитлера, а потом стал комментировать ее в антисоветском духе.
Вильнера выслали из страны с обязательством работать на советскую разведку, о чем он рассказал на первом
же допросе в гестапо, а его товарищи по играм «в фашистов» были отправлены в ГУЛАГ.
Даже в годы Веймарской республики немецкие коммунисты могли приехать в СССР только с разрешения
своего непосредственного партийного руководства. Тот, кто приезжал без него, обращался в
представительство КПГ при ИККИ, где проверялась обоснованность
30
его бегства из страны. В случае, если секция не подтверждала этого, шансов ни на сохранение партийного
стажа, ни тем более на переход в ВКП(б) у эмигранта не было. Он оставался в СССР на общих основаниях, но в случае ареста по политическим статьям данное обстоятельство обязательно всплывало. Обвиняемый
признавался в ходе допросов, что «дезертировал с фронта классовой борьбы», и это рассматривалось как
отягчающее обстоятельство (Альберт Ройгер).
2. Антифашистская борьба до и после 30 января 1933 г.
После прихода Гитлера к власти в СССР прибыл 291 из 720 человек, взятых нами в качестве объекта
исследования. Пожалуй, среди изученных материалов не найти ни одного следственного дела, где в той или
иной форме не фигурировало бы понятие «фашизм». Конкретные обвинения, адресованные немцам, могли
быть самыми различными — восхваление фашизма, пособничество гитлеровскому режиму, шпионаж в
интересах гестапо и т. п. Однако общим знаменателем всего спектра сфальсифицированных политических
преступлений было ослабление Советского Союза перед угрозой интервенции с Запада. Оперативные
работники НКВД, особенно районного звена, не слишком много знали о сути и конкретных шагах
гитлеровского фашизма, поэтому черпали исходную информацию у своих подследственных. Подобные
диалоги, даже при неизбежных поправках на последующие фальсификации, содержат уникальные данные о
реалиях антифашистской борьбы в Германии.
Оказавшись в СССР, политэмигранты неизбежно ставили вопрос о причинах поражения левых
политических сил, противостоявших нацизму. Вопреки официальной идеологии, героизировавшей их
борьбу, здесь хватало и самокритики и обвинений в адрес Москвы: «Коминтерн виноват в приходе Гитлера к
власти, так как повел неправильную политику в отношении Германии, социал-демократическую партию
назвал фашистской, запутал рабочих Германии в этом и потому рабочие Германии голосовали за
гитлеровскую партию — фашистов»74.
Хотя левацкие перегибы КПГ вроде тезиса о «социал-фашистах» были осуждены на Седьмом конгрессе
Коминтерна, подобные мысли под пером следователей превращались в образчики антисоветской
74 Показания свидетеля по делу Гильды Шмидт, следствие по которому было прекращено из-за смерти обвиняемой.
31
агитации. Молодым оперативникам из органов госбезопасности, сформировавшимся уже в годы советской
власти и впитавшим в себя основные тезисы партийной пропаганды, стоило немалых усилий подавлять в
себе естественное чувство солидарности с сидевшими перед ними в камере для допросов немцами,
прошедшими через пытки штурмовиков и концентрационные лагеря.
Обвиняемые это инстинктивно чувствовали, и максимально подробно описывали эту часть своей биографии.
Уже при заполнении анкеты арестованного, точнее, ее двадцатого пункта («состоял ли под судом и
следствием»), человек в деталях вспоминал не только собственные тюремные сроки, но и любые приводы в
полицию — до и после 1933 г. Рекордсменом здесь был проживавший в городе Кунцево Макс Фивег,
утверждавший, что арестовывался полицией 12 раз. Участники антифашистской борьбы в Германии
инстинктивно или осознанно рассчитывали на то, что их участие в революционной и антифашистской
борьбе станет индульгенцией, позволит поскорее разобраться в произошедшем недоразумении и вернуть им
свободу. Однако для тех, кто их допрашивал, подобная информация являлась отправной точкой для того,
чтобы сконструировать ситуацию вербовки в полиции или гестапо.
Без всякого преувеличения можно сказать, что у каждого второго из политэмигрантов, оказавшихся на
Лубянке, за плечами было либо пребывание в концлагере после января 1933 г. либо уличные битвы со
штурмовиками в предшествующие годы. В ходе допросов они детально рассказывали о том, какими путями
им удалось выбраться из фашистских застенков, работать в подполье и покинуть Германию. Эти показания
позволяют живо ощутить накал страстей в политической жизни последних лет Веймарской республики,
масштабы насилия, к которому прибегали правые и левые радикалы, рассчитывая занять место «прогнившей
демократии».
Одним из первых, кто был осужден в Германии за стычки с фашистами, был Эрих Шмидт, работавший на
московском Электрозаводе. В 1929 г. он получил 2,5 года тюрьмы, но вскоре бежал из нее, спустившись по
стене по веревочной лестнице — ему как маляру по профессии это было не впервой. В мае 1932 г. в ходе
уличных столкновений между коммунистами и фашистами в Кенигсберге погибло несколько человек, в том
числе двое полицейских. Один из активных участников этих событий — Пауль Давид заочно получил 3 года
тюрьмы, но скрылся и при содействии МОПРа приехал в СССР как интурист.
Насилие, непарламентские формы политической борьбы отличали повседневную жизнь Веймарской
республики. Полиция оказыва
32
лась не в состоянии держать ситуацию под контролем, для правых и левых радикалов она сама являлась
частью ненавистной «системы». В убийстве фашистов и полицейских в ходе следствия признавались Георг
Керн75, Вилли и Эрнст Майеры76, Густав Брюн, Вилли Бисмарк, Йозеф Шрамм, Эрих Бонзак, Вильгельм
Рерс, Фриц Шиман-ский. Практически все они в годы мирового экономического кризиса оказались
безработными.
В июне 1933 г., т. е. уже после установления гитлеровской диктатуры, группой пикетчиков из Союза красных
фронтовиков, в которую входил Рудольф Брамфельд, был убит полицейский, охранявший штрейкбрехеров.
Подобные деяния, формально не одобрявшиеся пропагандой КПГ, вызывали восхищение у соратников и
героизировались в устной традиции левого радикализма. В 1937-1938 гг. эти люди с гордостью рассказывали
следователям о деталях произошедшего, о том, какими путями они потом добирались до СССР.
Их прятали на партийных квартирах, потом выдавали подложные паспорта либо тайно отправляли на
советские суда, стоявшие в Гамбурге или Штеттине. Так, Бонзака под видом грузчика переправили на
советский пароход «Комсомолец». Он спрятался в трюме и вылез только тогда, когда корабль был уже в
открытом море. Капитан хотел высадить «зайца» в первом же порту, но у Бонзака была справка от местной
организации КПГ, и корабельная партячейка решила взять его в СССР. В Одессе Бонзак был первым делом
отправлен в тюрьму, но вскоре выпущен по ходатайству МОПРа и признан политэмигрантом.
Случайно это или нет, но дела большинства из партийных активистов, совершивших в Германии уголовные
преступления, в архиве оказались рядом. Одинаковым был и срок, назначенный им Особым совещанием
(ОСО) НКВД — 10 лет. Они даже попали в один и тот же лагерь на Крайнем Севере. После подписания
советско-германского пакта те из них, кто не успел принять советского гражданства, были возвращены из
Норильсклага и выданы Германии, хотя подобный «жест доброй воли» обещал им только перемещение из
ГУЛАГа в нацистский концлагерь.
75 В личном деле Керна отмечается, что организованная им демонстрация на Рихардштрассе в Берлине закончилась