оказывался доступ к социальным благам — жилью, персональным пенсиям, путевкам в санаторий.
Значительную роль в получении привилегий играли «записочки» от немецкой секции ИККИ. Поэтому ее
руководители, а также сотрудники отдела кадров Коминтерна, активно публиковавшиеся писатели-
антифашисты, находились на вершине «неформальной номенклатуры». Этажом ниже располагались те, кто
мог оказать важную, хотя и разовую услугу — врачи, учителя немецкой школы.
Особое место в иерархии занимали те, кто имел в прошлом известное имя, хотя ныне и впал в немилость —
например, лидер КПГ Гейнц Нейман, актриса Карола Нейер, писатель Альфред Курелла. Они вызывали и
интерес, и страх, что общение с ними может обернуться немилостью, а в период массовых репрессий — и
собственным арестом. Находясь в условиях почти полной изоляции, политэмигранты внимательно следили
друг за другом, ибо подозрение вызывало любое отклонение от нормы, будь то перерастание
производственных отношений в личные симпатии или личных симпатий — в политическую близость.
Тот из немцев, кто однажды оказался «троцкистом» или «правым уклонистом», не мог избавиться от этого
клейма до момента ареста.
64
Естественно, он продолжал вращаться в кругу «своих», иногда даже не скрывая своих взглядов, подобно
одному из лидеров «примиренцев» в КПГ Гансу Беку, работавшему вначале на Кузнецкстрое, а потом в
Москве. Превращение социального окружения того или иного эмигранта в «шпионскую сеть» было делом не
слишком сложным, особенно если принять во внимание, что именно эта фальсификация лежала в основе
национальных операций НКВД. Нелегко было обрести себя в стандартах новой советской жизни не только
немцам по рождению, но и тем россиянам, кто несколько лет провел в Германии, учась в вузе или работая
сотрудником торгпредства. Ярким примером является несколько групповых дел на студентов, учившихся в
Германии, с некоторыми из них в СССР приехали их немецкие жены.
Вернувшись в СССР, эти молодые люди продолжали вести такую же богемную жизнь, к которой привыкли в
Веймарской Германии, издавали рукописные журналы, обменивались анекдотами, стремились перещеголять
друг друга в критике существовавших порядков. В 1935 г. Московским управлением НКВД было завершено
дело о «фашистской группе» бывших советских студентов, лидером которых являлся художник и актер
Константин Алин. Под пером следователя вольные беседы вчерашних студентов, не нашедших себя в
советской действительности, превращались в восхваление гитлеровского режима, хотя большинство членов
группы являлось евреями. В результате получалась достаточно сложная конструкция, согласно которой Алин
проповедовал, что «фашизм — лучшая форма мирового государства, его надо приветствовать... с оговоркой
— не трогать евреев».
В деле «фашистской группы Алина» сохранились вещественные доказательства — отнюдь не злобные
шаржи на руководителей СССР, включая и самого Сталина, здесь же карикатуры на оппозиционеров —
гораздо более едкие. В 1937 г. одного-единственного из подобных «вещдоков» было бы достаточно для
расстрельного приговора, однако за полтора года до первого показательного процесса «еврейские фашисты»
получили сроки, которые вскоре окажутся минимальными — по пять лет лагерей.
Что касается немецких рабочих, то нежелание части из них приспосабливаться к советской повседневности
(а зачастую и просто непонимание правил игры в сталинской России) вело к постоянным трениям с
заводской администрацией и в конечном счете — возвращению на родину108. Большинство «бузотеров» к
1937 г. покинуло СССР, поэтому в АСД мы имеем дело лишь с отголосками трудовых
См. подробно: Дель О. Указ. соч. С. 61-67.
65
конфликтов. Уже упоминавшаяся группа немцев с егорьевского завода «Комсомолец» подбивала товарищей
на забастовку, требуя отмены кабальных условий оплаты, аналогичное обвинение было предъявлено и Карлу
Борошу.
Подобные проявления классовой борьбы в условиях социализма далеко не всегда находили понимание у
местных коллег, которых раздражал особый статус иностранцев. «Советские рабочие понимали, что
иностранцы, которые занимаются особой работой, получают за нее соответствующее вознаграждение. Но
иностранные рабочие, которые на тех же станках производят то же самое, но при этом получают
несравненно большую зарплату — этого они никак не могли понять. Поэтому они скрипели зубами от
злости и сжимали кулаки в карманах из-за такого "равенства", когда шли мимо зала для иностранцев в свою
грязную и душную столовую, чтобы получить там порцию отвратительной еды»109. Ручейки «компроматов»
о высокомерии иностранных рабочих, об их негативном влиянии на советских товарищей стекались на
высшие этажи советской власти, исподволь готовили почву для массовых репрессий.
И немцы, родившиеся в Германии, и тот, кто прожил там годы Веймарской республики, являлись носителями
знаний о «другой жизни» и мультипликаторами ее практического опыта. Сознательно или бессознательно
они переносили в советскую повседневность свои привычки и настроения, свою независимость и
раскованность, свою политическую строптивость, наконец. Для сталинского режима, нацелившегося на
максимальную унификацию социальной жизни, это было неприемлемо. Катализатором грядущей эпохи
государственного террора выступала международная обстановка, трактовавшаяся как в политических
документах ВКП(б), так и в служебной переписке органов госбезопасности как «предвоенная»110.
4. Специфика политэмигрантов
Правовой статус и реальные условия жизни политэмигрантов из Германии изучены относительно неплохо.
Их обустройством в СССР
109 Derendinger Е. Erzaehlimgen aus dem Leben. Als Graphiker in Moskau 1910 bis 1938. Zuerich. 2006. C. 362.
110 Директивное письмо НКВД СССР от 2 апреля 1937 г. подчеркивало: «Материалы по делам, ликвидированным во второй
половине 1936 г., свидетельствуют о том, что значительно усилилась деятельность германских фашистов, типичная для предво-
енного периода» (Охотин Н., Рогинский А. Указ. соч. С. 40).
66
занимался центральный аппарат МОПР111. Но большинству антифашистов, прибывших в СССР после
прихода Гитлера к власти, приходилось знакомиться с отделениями этой организации уже в Праге и Париже,
— эти города являлись своего рода «перевалочными пунктами» на пути в Москву. В марте 1936 г.
полномочия легитимационной комиссии МОПР по предоставлению политического убежища были
радикально урезаны, а политэмигранты, уже находившихся в СССР, подвергнуты серьезной «чистке». В
качестве мотива решение Политбюро называло проникновение в страну под видом политэмигрантов
«прямых агентов разведывательных и полицейских органов капиталистических государств»112.
В Веймарской Германии ведущие функционеры КПГ часто скрывались от преследований властей и не могли
обратиться в полицию за заграничным паспортом. После прихода Гитлера к власти обмануть сотрудников
гестапо и получить документы на выезд стало трудно даже для рядовых членов партии. Если в Прагу или
Париж можно было добраться без паспорта, нелегально покинув Германию, то доехать до СССР через
страны «санитарного кордона» без этого документа было практически невозможно113.
Отделения МОПР, работавшие в той или иной европейской стране, обеспечивали политэмигрантов
фальшивыми паспортами. По прибытии в Москву этот паспорт сдавался в Коминтерн (некоторые документы
использовались многократно), а человек получал новую, вымышленную фамилию. Делалось это, по