исключением являлась остановка между этими этапами и балансирование над пропастью, ожидание
неминуемого ареста, который так и не произошел. Попытки исследователей найти здесь некие
закономерности, обобщив анализ отдельных случаев, на взгляд автора, обречены на неудачу. Сказывается
скудость и подчиненное значение сохранившихся источников (протоколов заседаний, объяснений
обвиняемых) в условиях, когда решающую роль играло неформальное заступничество «патрона» в
коминтерновской иерархии, редко находившее прямое отражение в письменной форме.
Показательный анализ исключения такого рода дан на примере партийного разбирательства в отношении
Герберта Венера171. Приведем в качестве еще одного нримера персональное дело Отто Винцера (будущего
министра иностранных дел ГДР) и его жены, которым занимались партийная организация аппарата ИККИ и
ИКК во второй половине 1936 — начале 1937 г. За «порочащие связи» с арестованными работниками
Коминтерна оба получили строгие взыскания и были уволены, однако удержались в кадровой обойме КПГ. В
данном случае определяющую роль сыграл «позитивный настрой» партийных лидеров, который можно
почувствовать в записках и справках, подписанных Вальтером Ульбрихтом и Гербертом Венером, а также
благоже
170 Studer В., Unfried В. Der stalinistische Parteikader. Identitaetsstiftende Praktiken und Diskurse in der Sowjetunion der 30er Jahre.
Koeln, 2001.
171 Mueller R. Herbert Wehner-Moskau 1937.
100
лательный подход, который демонстрировал в ходе разбирательства член Политбюро ЦК КПГ и
председатель ИКК Петер Флорин.
Дело Винцера (работавшего в СССР под псевдонимом Отто Лоренц) в конечном счете было спущено на
тормозах, однако на протяжении четырех лет оно занимало умы и самого обвиняемого, и руководителей
эмигрантского правления КПГ. Было найдено рациональное объяснение и получению Винцером в июле 1934
г. заграничного паспорта в Берлине, и освобождению после допросов в гестапо, и утрате значительной
суммы партийных денег. Тон обвинений изменился после того, как в СССР закончилась эпоха «большого
террора» и из тюрьмы был выпущен Эрих Вендт, знакомство с которым ставилось в вину Винцеру. Один из
участников разбирательства позволил себе даже самоиронию: «Я уже на заседании ИКК выражал сомнения
в том, что Вендт является троцкистом, заметив, что мне не известно ни одного случая, чтобы органы НКВД
выпускали на свободу троцкиста»172.
Сказавший эти слова Вальтер Ульбрихт, будучи секретарем немецкого представительства (секции) при
ИККИ, а фактически эмигрантского правления КПГ, имел полное представление и о масштабах арестов
своих товарищей, и о предшествовавшей им партийной инквизиции. Правда, речь шла только о тех из них, кто поддерживал постоянную письменную или личную связь с представительством, регулярно платил
членские взносы — таковых было чуть более трети от общего числа внесенных в картотеку173. Там, где
работали или проживали несколько членов КПГ, они образовывали первичную партийную ячейку — в Доме
политэмигранта, гостиницах «Люкс» и «Балчуг», в ДЦЦ, на Электрозаводе. В различных отделениях аппа-
рата Коминтерна было создано пять таких ячеек.
Исходя из принципа, что у коммуниста не может быть тайн от партии, московское представительство КПГ
стремилось к тотальному контролю за своими подопечными. Там не только принимались решения, кому
подавать заявление о переходе в советское гражданство или вступлении в ВКП(б), но и распределялась
финансовая помощь политэмигрантам, разбирались неурядицы их личной жизни. Отвечая на обязательный
вопрос следователя о контактах с родственниками, оставшимися в Германии, Ганс Шрепфер, как и многие
другие
172 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 237. Т. 1. Л. 206.
173 На конец 1937 г. из 1769 членов КПГ, зарегистрированных в картотеке представительства, платили взносы только 678
человек. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 292. Д. 94. Л. 1.
101
эмигранты, показывал, что письменную связь им в 1935 г. запретила поддерживать именно немецкая секция
ИККИ.
Лидеры КПГ, оказавшиеся в московской эмиграции, были уверены в том, что большинство простых членов
партии оказалось в СССР отнюдь не из-за того, что за ними по пятам следовало гестапо, а из корыстных
побуждений. Вильгельм Пик настаивал на высылке не менее двух третей эмигрантов, даже если их в
Германии будет ждать временный арест. «Только таким образом гнойник, образовавшийся в среде здешних
эмигрантов, будет как следует вскрыт и вычищен»174. Конечно, ни Пик, ни его соратники не могли
предположить, чем обернется кампания профилактической «чистки» для эмигрантской колонии в СССР.
Но в неведении были не только они. Так, Бухарин, ознакомившись в 1936 г. с положением немецких
эмигрантов в странах Западной Европы, пришел к выводу, что российским социалистам до 1917 г.
приходилось сталкиваться с гораздо меньшими трудностями: «Положение настолько более ужасно по
сравнению с нашими былыми временами, насколько концлагеря Гитлера свирепее наших царских
ссылок...»175 Конечно, ни Бухарин, ни лидеры КПГ еще не могли сопоставить концлагеря со сталинским
ГУЛАГом — это смог сделать только тот, кто прошел через оба земных воплощения небесного ада.
После начала массовых репрессий немецкое представительство тщательно собирало данные об
арестованных членах КПГ, которые автоматически исключались из партии. Каноном «большевистской
бдительности» являлось исключение до ареста, однако массовый характер немецкой операции мешал его
практической реализации. Совпадение даты исключения из партии и ареста характерно для немцев,
являвшихся членами ВКП(б) и репрессированных до августа 1937 г. Механик Первого часового завода
Фридрих Фрейман был исключен за сокрытие родственников, проживающих в Германии, фрезеровщик Карл
Репке — за «связь с арестованным сыном». С формулировкой «за сокрытие подлинной фамилии» был
исключен из ВКП(б) политэмигрант Конрад Марбель (настоящее имя Эрнст Майер), бежавший из тюрьмы
Лихтенберг и прибывший в Москву еще в 1927 г. по подложному паспорту на имя, которое на десять лет
стало его родным.
Вопрос о том, была ли негативная информация, идущая от комин-терновских структур, включая КПГ,
инициирующей репрессии, или
Письмо Вильгельма Пика Петеру Флорину от 23 августа 1936 г. (In den Faengen des NKWD. S. 280).
175 РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 710. Л. 102.
102
она только дополняла действия органов НКВД, достаточно давно и активно обсуждается в немецкой
историографии. Анализ АСД показывает, что следователи обходились и без «компромата» из отдела кадров
ИККИ, однако его наличие упрощало и ускоряло движение следственного конвейера.
3. Сексоты и доносы
«И если есть те, кто приходят к тебе, найдутся и те, кто придут за тобой». Так в одной из культовых песен
эпохи перестройки описывалась советская реальность, где в одном лице выступали и мнимые друзья, и
злейшие враги. Составной частью взаимодействия отдела кадров ИККИ и органов госбезопасности являлись
вербовка и использование «секретных сотрудников». При этом и сам Исполком, и сотрудники его отдела
кадров находились под плотным контролем последних, которые неоднократно обвиняли коминтерновцев в
излишне либеральном отношении к подозрительным элементам.
По понятным причинам мы не называем имена тех, кто по доброй воле или по принуждению становился
сексотом, но впоследствии сам оказался жертвой органов госбезопасности. Однако в отечественной научной
литературе уже имеются исследования, где на основе архивных материалов детально анализиуется