219
делала все для того, чтобы смягчить его негативное воздействие, особенно сильное там, где стройки
индустриальных гигантов начинались буквально с нуля. Немцы первыми получали благоустроенные квар-
тиры, имели возможность переводить часть заработанных средств за рубеж, ездили в отпуск на родину.
После завершения первой пятилетки система индивидуальных контрактов с иностранцами ушла в прошлое,
им приходилось выбирать: уезжать или оставаться, работая на тех же условиях, что и местные кадры. Для
многих из тех, кто решил остаться, основным аргументом выступала удачно сложившаяся карьера,
возможности профессионального роста, занятия любимым делом. Были и идеалисты, у которых
доминировало стремление помочь невиданному социальному эксперименту в советской стране. Кого-то
удерживали личные мотивы — русские жены, дети. Сказывался и страх перед тем, что в Третьем рейхе их
работа в СССР может послужить основанием для политических обвинений.
Так или иначе немцам приходилось соглашаться с правилами игры, которые большевистское руководство
навязывало советскому обществу. С этими правилами сразу же знакомились те, кто приезжал в СССР на свой
страх и риск, попадая в категорию или «перебежчиков», или «интуристов». Источники показывают, что
такие люди оказывались под двойным подозрением именно потому, что к эмиграции их подтолкнули скорее
эмоциональные, нежели рациональные мотивы. Для следователей НКВД данное обстоятельство открывало
возможность «дополнить» эти мотивы вербовкой для шпионской деятельности.
Приезжая в СССР, любой иностранец оказывался под жестким контролем партийных, хозяйственных и
административных органов, не говоря уж о «чекистском обслуживании». На первых порах ему оказывали
помощь в решении бытовых вопросов, оформлении документов, предоставляли переводчика, вовлекали в
общественную жизнь. Для известных деятелей литературы и искусства, членов рабочих делегаций или
командированных на короткий срок это выглядело как проявление традиционного русского гостеприимства.
Тот, кто приехал в Советский Союз без обратного билета, рано или поздно замечал, что радушные хозяева не
оказывают ему больше привычных знаков внимания, намекая тем самым, что нельзя вечно оставаться
«чужим среди своих».
В правовом плане Рубиконом являлось принятие советского гражданства. Начиная с середины 30-х гг.
немецких специалистов и политэмигрантов активно подталкивали к такому шагу, хотя внешне решение
должно было выглядеть абсолютно добровольным. Людям
220
не продлевали вид на жительство, увольняли с работы, исключали из ВКП(б). Сохранение германского
подданства превратилось в привилегию, которую выдавало представительство КПГ при Коминтерне,
мотивируя ее тем, что человек готовится к подпольной работе у себя на родине.
После прихода Гитлера к власти многие законтрактованные рабочие и инженеры стали массово
возвращаться в Германию383. Этому способствовала активная пропаганда Третьего рейха, настаивавшая на
собирании всех немцев в одном государстве. После 1933 г. активизировало свою работу среди
соотечественников и германское посольство в Москве. Хотя служившие там дипломаты сохраняли
известный иммунитет от нацистской идеологии, они послушно исполняли директивы, поступавшие из
Берлина. Последние касались и лишения германского подданства лиц, заподозренных в антифашистской
деятельности, и более активного сбора информации о военно-промышленном потенциале Советского Союза.
В результате проживавшие в Москве германские граждане оказывались под двойным контролем — со
стороны советской бюрократии и сотрудников посольства. Конечно, дипломаты могли оказывать только
косвенное воздействие на настроения немецкой колонии — приглашая ее представителей на вечера,
устраиваемые посольством, оказывая им материальную помощь и поддерживая личные контакты. После
ареста германских подданных эти контакты (на жаргоне органов госбезопасности они назывались
«консульскими связями») оказывались достаточным основанием для обвинения в шпионаже и высылки из
страны.
Вне досягаемости дипломатов находились политические эмигранты, воспринимавшие здание посольства в
Леонтьевском переулке как символ ненавистного Третьего рейха. Некоторые из них добровольно
отказывались от своего подданства, посылая туда по почте свой паспорт. Посольство тщательно следило за
публикациями немцев-антифашистов в СССР, поставляемая им информация откладывалась в оперативном
архиве гестапо. Дипломаты не скрывали своего злорадства, когда к ним за помощью обращались жены
арестованных немецких коммунистов. В то же время, будучи чиновниками прусской выучки, они помогали
выезду из страны тех, кто имел для этого правовые основания либо был приговорен к высылке органами
НКВД.
!3 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 292. Д. 63. Л. 21.
221
Политэмигрантам, порвавшим связи не только с Третьим рейхом, но и со своими родными, остававшимися в
Германии, особенно трудно давалась интеграция в советскую повседневность. Ограждая политэмигрантов от
мелочной административной опеки, структуры Коминтерна и КПГ требовали от них абсолютного
подчинения. Своего рода «контролем снизу» была атмосфера взаимного недоверия и доносительства в
эмигрантской среде. Выдержать такое испытание могли далеко не все. Условием политического и
физического выживания немецких политэмигрантов оказывалось не зафиксированное в советской
конституции право на убежище от преследований классового врага, а степень полезности сталинскому
режиму.
Вместе с гражданством СССР выходцы из Германии принимали на себя обязательство соблюдать не только
советские законы, но и неписаные правила поведения, которые спустя полвека назовут «политической
корректностью». В отличие от местного населения, прошедшего школу революционной «перековки», немцы
просто не отдавали себе отчет в том, что их действия (откровенные высказывания или чтение запрещенной
литературы) в глазах окружающих выглядели как «антисоветская агитация».
После начала большого террора наличие советского гражданства стало для выходцев из Германии, равно как
и из других стран, роковым обстоятельством. Оно упрощало работу следственных органов, у которых в
условиях штурмовщины не было ни времени, ни сил возиться с иностранцами. Запутанные правовые случаи
(например, прибытие в СССР по подложному паспорту, лишение германского подданства) трактовались в
удобном для сотрудников НКВД смысле; иногда обвиняемых вопреки очевидным фактам (наличие вида на
жительство для иностранца) записывали в число советских граждан. Это обеспечивало упрощение
процедуры следствия и в конечном счете максимально тяжелый приговор.
Кампания 1934-1936 гг. по переводу иностранцев в советское гражданство не должна восприниматься как
увертюра к дьявольскому плану их физического уничтожения в последующие годы. Она отражала процесс
поиска высшей властью оптимальных механизмов социально-политической и правовой унификации
советского общества, в рамках этого процесса проводилась и паспортизация населения, и подготовка новой
конституции. Однако в условиях режима личной власти у вождя не было никаких внешних ограничителей.
Стоило ему принять решение о переходе к стратегии «выкорчевывания сорняков», вся государственная
система тут же впряглась в повозку массовых репрессий.
222
Материалы следствия, которое велось Московским управлением НКВД в отношении выходцев из Германии,
являются лишь малой каплей в море большого террора 1937-1938 гг. Подчеркнем еще раз — речь шла не об