единственную строку обвинительного заключения: «Виновным себя признал в фашистской агитации и связи
с немцами-фашистами».
Этого оказалось достаточно для высшей меры наказания. Третий из членов семьи Борош, прошедших через
застенки гестапо, был расстрелян и погребен в братской могиле на полигоне смерти в Бутово, оказавшись в
момент смерти вместе со своими отцом и старшим братом. Символично, что реабилитация всех троих
состоялась решением Военного трибунала Московского военного округа в один день, 4 июня 1959 г.
«Определение оставлено без исполнения» — это
238
в переводе с канцелярского языка означало, что сообщить о реабилитации оказалось некому. Следы
остававшейся в Мелитополе Гретхен Борош, уроженной Рейснер, равно как и арестованной Екатерины
Розенбаум, отыскать работникам военной прокуратуры так и не удалось.
Роберта Гроппер: ЧЕТЫРЕ ГОДА ПОД СЛЕДСТВИЕМ
12 июня 1941 г., сразу после полудня, в широких воротах Бутырской тюрьмы открылась незаметная калитка.
Из нее вышла худощавая женщина средних лет с лицом, на котором была запечатлена невероятная
усталость. В руках у нее была объемистая хозяйственная сумка, в нагрудном кармане потрепанного пиджака
— справка об освобождении. Испуганно озираясь по сторонам, женщина направилась в центр города. Без
малого четыре года тюремный конвой определял за нее, когда и куда идти, даже если речь шла всего лишь о
посещении туалета.
И вот — свобода. Свобода без радости освобождения. И не только из-за лишений, связанных с тюремным
режимом. Особое совещание НКВД СССР приняло в отношении немецкой коммунистки Роберты Гроппер
решение, которое крайне редко встречается в следственных делах эпохи большого террора: признать
виновной, но ограничиться сроком предварительного заключения. Вина героини нашего очерка заключалась, согласно обвинительному заключению, утвержденному еще в конце 1938 г., в том, что она «являлась
участницей антисоветской антикоминтерновской организации... и вела борьбу против Коминтерна». Те, кто
написал и утвердил это обвинение, кто отправил дело на решение внесудебных инстанций, давно уже забыл
об одной из ряда бесчисленных жертв. А ей самой придется жить с такой несправедливостью — и жить еще
очень долго.
Партийная биография Роберты Гроппер отличалась четкостью и простотой. Как и многие представители ее
поколения, она пришла к радикальным политическим воззрениям в годы Первой мировой войны. Как
правило, катализатором этого процесса была встреча с признанным авторитетом, в нашем случае — с
Кларой Цеткин. Молодая девушка с восторгом внимала каждому слову известного борца за равноправие
женщин, принимала активное участие в распространении издаваемого Цеткин журнала «Равенство».
Как и многие выходцы из социальных низов, Роберта не понаслышке знала, что такое нужда — она выросла
в семье простого рабочего и более десяти лет отработала на табачной фабрике. Карьера в компартии
позволяла совместить верность идеалам молодости и
239
стремление оставить в жизни свой собственный след. Роберта Гроппер проявила себя борцом за равноправие
женщин, возглавив в 1930 г. соответствующий отдел ЦК КПГ. Тогда же она стала депутатом рейхстага —
неплохая карьера для тридцатитрехлетней женщины!
Лишь однажды она, да и то вслед за своим мужем Паулем Лангне-ром, сделала неверную ставку. Саперы,
говорят, ошибаются один раз. То же самое можно было бы сказать и о коммунистах межвоенного периода.
Гроппер оказалась сочувствующей группе Неймана-Реммеле в руководстве КПГ, которая в начале 1932 г.
потерпела поражение во внутрипартийной борьбе и была объявлена антипартийной. Позже она многократно
писала во все инстанции, что это была скорее роль «примкнувшей», нежели активного борца с руководством
Тельмана. Компартии Германии нужны были не только свои герои, но и свои враги.
Гроппер и Лангнер потеряли свои посты в руководстве КПГ, но остались работать в партийном аппарате.
Фактически свою карьеру им пришлось начинать во второй раз. Но на сей раз все карты смешал приход к
власти Гитлера — вначале муж, а потом и жена были вынуждены покинуть Германию. В Париже Роберта
работала во Всемирном комитете помощи жертвам фашизма, выезжала в Саарскую область, чтобы в ходе
подготовки плебисцита не допустить ее перехода под контроль Третьего рейха. К 1935 г. оба оказались в
Советском Союзе, в том же году Пауль Лангнер умер. У Роберты из близких родственников были только мать
и пятилетняя дочь, оставшиеся в Германии. Ну и, конечно, осталась партия, с которой была связана вся ее
сознательная жизнь.
Однако отношения нашей героини с новым руководством КПГ, избранным после Седьмого конгресса
Коминтерна, складывались непросто. В октябре 1935 г. Вильгельм Пик решил, что Роберта Гроппер не может
быть отправлена на подпольную работу в страну. Формально речь шла о ее слабом здоровье, но скорее всего
новый лидер партии имел в виду иные мотивы. Чуть позже немецкая секция не рекомендовала Гроппер к
переводу в члены ВКП(б) — для посвященных это была «черная метка». В то же время при содействии
эмигрантского руководства КПГ Роберта получила достаточно престижную должность редактора в
Издательстве иностранных рабочих — и квартиру в здании, где находилась немецкая секция Коминтерна.
В конце 1936 г. она вошла в руководство Немецкого клуба, вместе с женой писателя Фридриха Вольфа
возглавляя женский актив. Именно там Роберте пришлось столкнуться с исчезновением одного за другим
своих соратников и знакомых. 26 ноября 1937 г. очередь дошла и до нее самой. При аресте квартиру № 5, где
она прожива
240
ла, опечатали. Соседи — такие же политэмигранты, как и сама Гроппер, — написали обязательные в таких
случаях показания, которые были пересланы отделом кадров ИККИ на Лубянку.
В областном управлении НКВД, которое вело следствие, не собирались уделять ему особого внимания.
Загвоздка была только в том, что обвиняемая не давала признательных показаний, а из представленной
Коминтерном справки нельзя было выудить никакого компромата. Была и вторая проблема — Роберта
Гроппер не оформила советского гражданства, а значит, была кандидатом на высылку из СССР. С другой
стороны, в Москве она проживала под фиктивным именем — таких записывали в анкете арестованного как
лиц вне подданства. И было третье обстоятельство — она слишком много знала для того, чтобы отправиться
в Германию, в лапы гестапо...
И вот появляется неожиданное решение — 14 мая 1938 г. Особое совещание НКВД передает дело на
рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. По тем временам это означало гарантированный
смертный приговор. Потом наступило затишье — очевидно, Военная коллегия после завершения ежовщины
отказывалась принимать «липовые» дела. 1 августа 1939 г. материалы давно завершенного следствия вновь
направили на ОСО.
В голове у Роберты не укладывалось то, что ее, активную участницу антифашистской борьбы, обвинили в
шпионаже в пользу Германии. Впрочем, это было только первым цветком в огромном букете надуманных
обвинений, которые ей придется выслушать на Лубянке. Во время пребывания в Париже она общалась с
Вилли Мюнценбер-гом, координировавшим антифашистскую борьбу в Западной Европе. Он даже хотел
оставить ее на работе во французском представительстве Международной рабочей помощи. Теперь, после
того как Мюнценберг порвал с Коминтерном, это трактовалась как контрреволюционная связь.
Еще большую опасность таило в себе знакомство с Гейнцем Нейманом — не только в бытность того
лидером «антипартийной группировки», но и позже, здесь в Москве, когда он приносил свои рукописи в