«стальную грозу», размышляла о том, как вырваться из заколдованного круга, искала альтернативные
проекты общественно-политического устройства.
Еще один брат Ганса — Герман — военный летчик, разделял идеи радикальных социалистов, вращался в
кругу тех, кого на исходе войны называли «спартаковцами». Один из них — Франц Демут — сумел увлечь
молодого инженера перспективой всемирной революции пролетариата, и тот, выходец из отнюдь не
пролетарской среды, вскоре стал членом, а потом и функционером германской компартии.
256
Молодой человек с жаром взялся за партийные поручения, забросив служебную карьеру. В 1923 г. в партии
всерьез заговорили о подготовке «германского Октября». В стране бушевала гиперинфляция, рабочие шумно
выражали недовольство политикой берлинских кабинетов, нарастала волна забастовочного движения, дело
доходило до разграбления продовольственных магазинов и складов. Из Москвы шли деньги на оплату
военных специалистов и закупки оружия, Генеральный штаб Красной Армии разрабатывал планы прорыва в
Центральную Европу для помощи германским пролетариям.
Ганс Гримм и его соратники считали, что идут в первых рядах борцов за победу мировой революции, среди
функционеров КПГ царило настроение «сейчас или никогда». Гримма отправили в Южный Ба-ден для
подготовки там вооруженного восстания рабочих-горняков. Во время одного из допросов на Лубянке он
рассказывал, что «тогда мы были отлично снабжены разнообразным оружием, так как эта местность
являлась прифронтовой полосой и рабочие после войны Германии с Францией напрятали много оружия».
После того как из Саксонии, где коммунисты вошли в правительство и находился ЦК КПГ, 21 октября 1923 г.
пришел сигнал отбоя, ему подчинились не все боевые дружины. Настроенные на последний и решительный
бой, они считали, что лучше погибнуть с честью, чем отступить с позором.
Широко известно «гамбургское восстание», ставшее основой для героической легенды о Тельмане. Гримм
вместе с Максом Боком (в будущем первым министром труда земли Баден-Вюртемберг) вопреки приказу
также повел в бой отряды горняков, но вооруженное выступление на юго-западной окраине Веймарской
республики завершилось захватом лишь нескольких полицейских участков. Лидеры местной КПГ были
арестованы, но в условиях нестабильной политической ситуации в стране отделались достаточно мягкими
сроками. Гримм получил 4 года заключения в крепости. Он вышел из тюрьмы города Брухзаль таким же
убежденным коммунистом, каким он был в зале судебного заседания.
Пришедший во Франкфурт приказ ЦК КПГ немедленно прибыть в Берлин не вызвал у Гримма особого
удивления — он привык к тому, что партийных функционеров перебрасывают с места на место, не
спрашивая из согласия. Однако предложение, которое ему сделал Лео Флиг, оказалось крайне неожиданным.
Об этом трудно было даже мечтать — поручение наладить радиосвязь с Москвой открывало перед молодым
инженером и коммунистом уникальный шанс использовать свои профессиональные знания для дела
мировой революции.
257
Получив паспорт на имя швейцарского гражданина Генриха Мельхера, в декабре 1928 г. Ганс Гримм
отправился в столицу Советской России. В отделе международной связи Коминтерна он получил
необходимую аппаратуру и инструкции, и вскоре в съемной квартире в самом сердце Берлина заработал
радиоприемник, а затем и передатчик германской компартии. Его использовало не только руководство КПГ, но и советская разведка. Однако собранная буквально на коленях аппаратура работала с перебоями, зависела
от погоды и даже от направления ветра. Для того чтобы установить устойчивую связь Гримму приходилось
неоднократно ездить в Москву за новыми инструкциями и материалами. Там взяли на заметку толкового
инженера с партбилетом.
Перспективы, которые открывала радиосвязь для установления прямых контактов с компартиями в самых
удаленных уголках земного шара, все более захватывали умы руководителей Коминтерна. Курировавший это
направление работы Иосиф Пятницкий добился в ЦК ВКП(б) выделения ассигнований на строительство
специальной радиостанции. Было определено место под Москвой, к югу от города Пушкино, советские
торгпредства за рубежом получили срочные задания на закупку новейшего оборудования.
Оставался немаловажный вопрос: кто станет техническим руководителем секретного строительства. Выбор
пал на Ганса Гримма, и с 1930 г. его судьба была уже неразрывно связана с Москвой, с ее известными и
засекреченными адресами — зданием Коминтерна на Моховой, радиостанцией на берегу реки Клязьмы,
гостиницей «Люкс», где жили руководящие кадры мирового коммунистического движения. И с Лубянкой,
куда его будут привозить из тюрьмы на допросы в течение полутора лет.
Предшествовавшие аресту годы жизни Гримма, принявшего в СССР в целях конспирации фамилию Мориц,
можно описать достаточно кратко. До 1934 г. он занимался совершенствованием радиосвязи Коминтерна и
его секций, но так и не смог интегрироваться в номенклатурную систему этой организации. Гримм считал
себя главным специалистом в технических вопросах и ревниво оберегал свое первенство, что
запрограммировало конфликт с руководителем отдела международной связи — Александром Абрамовым-
Мировым. Последний одержал победу, и немецкий инженер был отправлен во «внутреннюю ссылку» — на
хозяйственную работу в Управление делами ИККИ. Там он занимался закупками мебели и иного обору-
дования — руководство Коминтерна готовилось к переезду в новое здание на Ленинских горах, и для его
аппарата необходимо было обеспечить комфортные условия работы.
258
Гримм тихо страдал оттого, что вынужден заниматься всякой чепухой, несколько раз обращался к своему
бывшему покровителю — Иосифу Пятницкому, но до поры до времени все было безрезультатно. Пока не
подвернулся счастливый случай — принимая киноаппаратуру для нового здания Коминтерна, он
познакомился с заместителем директора студии «Мосфильм» Борисом Сливкиным. Последнему приглянулся
толковый немец, отлично говоривший по-русски, и для Гримма начался совершенно новый, хотя и очень
короткий отрезок его профессиональной карьеры — он стал сотрудником, а затем и главным инженером
советской «фабрики грез».
Мысль о том, чтобы вернуться на коминтерновский фронт не покидала его и на фронте «важнейшего из
искусств». Гримм неоднократно подавал заявления с просьбой разрешить ему выезд в Испанию или Китай
для того, чтобы помочь местным революционерам в установлении радиосвязи с Москвой. Однако
постепенно новая работа захватила его целиком — на «Мосфильм» прибывало новейшее американское
оборудование для съемки звуковых фильмов, и для того, чтобы пустить его в ход, требовались недюжинные
знания и солидный запас энтузиазма.
Позже в собственноручных показаниях, написанных на Лубянке, Гримм под давлением сотрудников НКВД
изображал болезни роста советского кинопроизводства в контрреволюционном духе. Действительно, в этой
сфере хватало и интриг, и некомпетентности, и откровенного разгильдяйства. Импортные кинокамеры и
осветительное оборудование либо поступало некомплектным и лежало на студии мертвым грузом, либо
выходило из строя, попав в неумелые руки. Процесс проявления кинопленки так и не стал автоматическим, это вело к огромному количеству брака и исчезновению «уникальных исторических сцен» вроде
выступления товарища Сталина перед своими избирателями.
И тем не менее в годы, когда Гримм работал на «Мосфильме», страна получила самые яркие
художественные кинокартины. Главный инженер ввел процесс ежедневного планирования, закрепил