А, может, смотрите-ка внимательно, за руками следите, Славка может пойти в партизаны и сгинуть под резиновыми пулями, и пушистыми розовыми пыточными инструментами.
Кофе уже остыл. Продольченко выпивает залпом, не морщась от горечи.
Это мясо годится только на убой, но мясо – крысятина, так что выбирай, Слав: Германия или Нидерланды.
Пока Славка мыслями был далеко, пришел он, Александр Каррелов.
Темно-синяя куртка оттеняет синеву в глазах и под ними. Славка залипает, когда их зрачки встречаются. Они смотрят друг на друга, и даже такой, не подходящий школьникам на мемы, ни в агитационные плакаты, покореженный, непревычно холодной московской погодой и жизню, наровившейся перемолоть его в труху, но радужка светится мрачной решимостью. Плотно сжатые губы опущены вниз, но стоит ему посмотреть на Славу, он не светлеет, нет, глаза не светятся счастьем, он просто заебанно улыбается, прикрывая на секуду глаза от вселенской усталости и открывает их, сосредоточившись на Славе Поперечном.
– Это, так понимаю, и есть наш аноним?
Александр продолжает спускаться со второго этажа, не прикасаясь к перилам, и Слава шел так близко, что грозился вдохнуть синий мех с капюшона.
Каррелова это не напрягало или он был слишком уставшим для возражений.
И тут же захотелось обнять его, прижаться к холодной куртке, зарыться носом наконец в этот ебучий мех, и что бы щемящее сердце само сказало, что он там чувствует и ощущает, напрямую постучавшись к чужому и взявшись за ручки водить хороводы. Но Слава только вдыхает воздуха больше, проталкивая его глубже, и продолжает идти следом.
– Если бы все были такими неравнодушными, Слава, прекрасная 3018 будущего была бы не одним только мемом – Александр замолкает так же резко, как начинает говорить – не бери в голову, кризис среднего возраста – и вот, он говорит как в своих видео, входит в образ, сказал бы Слава, не будь популярным тытрубером, лидером мнений.
Они превращают свое имя и жизнь в бренд, а по сути, те же Славы Продольченко и Александры Карреловы, только со склейками и заготовленной речью, остаются в ней. Разумеется, только пиздатые плохие качества и ахуенные хорошие, нелицеприятные замазываются корректором и тут уж каждый сам выбирает марку.
Так что, если Александр что-то и напяливает – то только себя самого.
Слава стоит на пару ступенек выше и откровенничает, с нихуя он полез, пока яйца не прищемили, а так – диванный воин, как он есть. А Александр не такой. И пускай ему отвечают, что яйца прищемили раньше, Слава, только и всего, мотает головой, и сердечно говорит: "Александр Каррелов, вы ахуенны и не спорьте со мной!"
Глядят ему под кожу, с усталостью и недоверием:
– Я тоже сидел на жопе ровно, пока, как ты выразился, не прищемили яйца.
– Но не вам.
Александр продолжает смотреть ему в душу, минуя зрачки, окольцованные такой же как у него голубой радужкой, пронзает белок ясными очами
– А с компроматом на Рыбку, вы вынете не только свои гениталии из дверной щели.
– Мне льстит, что ты такого обо мне мнения, но компроматом нужно еще правильно воспользоваться, как видишь, у меня получается только сидеть, сосасть и обрекать на то же «каррелят».
– В этот раз сможете – Слава горячо возражает, и Александр невольно рассматривает его: не брившегося пару дней, в капюшоне темной толстовки, обещающей холодные пальцы, и выделяющиеся, на бледном от недосыпа лице, влажные, маниакально горящие глаза. Его бы отправить домой, в Петербург, отсыпаться в девичьих объятьях, но Александр молчит, не давая мыслишки вылезти на ружу: "Я почему-то доверяю этому пареньку".
И улыбается спятивший, так широко, как только может. Эта его улыбка давно стала уродливой гримасой, ломая свою остчертевшую прохладу, разламывая лед, добивая выстрелом в голову остраненность. И парень его копирует, давая почувствовать, как нелепо выглядит это выражение лица.
Поперечный думает, что они как Джокер и Харли.
Каррелов тоже.
**
Небо в Москве заволокло серыми облаками, а вместе с моросящим дождем – придавало сходство с северной столицей.
Александр шел без капюшона, Слава, промокший, не снимал. Они так близко, касаются плечами, хоть и не друзья, знакомые – и то с натяжкой. В Питере не пили, на мусорных блогерских вписках не пересекались, Слава ну вот ваще не уверен, что Александр по таким ходит. Вот камикадзе дед ему – знакомый. Продольченко даже не уверен, пил ли Каррелов с ним.