И на последок, вспомни как ты влюблялась безответно в тех же Норимиско, пока не отхватила Подольченко и ахуенный секс, с бабочками в животе.
– Если тебя нужно прикрыть перед сми – только позвони… Ай ладно, я пошла собирать вещи. – Она думает уходить в их комнату, но мертвец подскакивает и нетвердой рукой обнимает ее за талию, дышит в шею и говорит то, от чего бабочки заползают обратно в коконы:
– Что я, блять, такое сделал, чтобы вас заслужить?!
Она, признаться честно, хотела закрыться в спальне и, наматывая сопли на кулак, собирать вещи, пачкая их слюнями и слезами, но после этого тихого, надломленного Славы, все продолжающего шептать, что он все сделает для нее, целует ее в макушку:
– Начни со сна, герой любовник, – она поднимает на него влажный взгляд, кария радужка, из-за слез, кажется еще ярче, не мешает ни растекшаяся тушь, ни помада, стершаяся, когда девушка прикусила мягкую плоть.
Снотворное на него не действует, но Слава упорото ложится на диван, накрывается старыми пледом и поворачивается к спинке, слыша возню.
Когда она проходит мимо него, Слава съеживается от осознания, какую херню он натворил, ради женатого, гетеросексуального мужика. Одиночество, так снайперы на крышах его добьют, а ведь мог вместе с ней запираться в ванне.
Прикрываться ей, как живым щитом, темные делишки с Карреловым, обеспечивая себе алиби, сидеть у окна так, чтобы ее голова закрывала его.
Слава почти окликает бывшую девушку, но вспоминает его горячие руки, холодную жесткую куртку на синтепоне: "Мы оба параноики". Как он каждый раз выходит на бессмысленные митинги, его заговорческие, светлые глаза.
Подкасты, бессердечные подкасты, где он просто пиздит о проблемах и мизинчиком не шевеля, чтобы их решить.
Манямирок изрыгает радугу, приглашая постоять под единорожьей блевотой, как радостно стоят остальные блогеры.
Таблетки начали действовать и морок спал.
Девушка, с набитым рюкзаком, молча хлопает дверью, бросая свой комплект ключей на стул в прихожей.
В комнате стало на пару градусов теплее.
***
Просыпается Слава совершенно не выспавшимся и то ли ему попалась паленка, то ли впарили фуфломицин и первый делом он идет на пустую кухню, засыпать пол кружки кофе, и ошпарить кипятком нёбо. Заснул он в джинсах и на телефоне. Резко вспомнив, ощупао на предмет повреждений самое дорогое в этой квартире. Раз свой кнопочный телефон, даркнет ему пока не нужен.
На первый взгляд он цел, поэтому отправляется обратно в карман. Айфон же достает похуистически, включает отрицалой – настроение записать без душ, бессердечное, и ответить в конфе.
Кирилл Тушнениц:
Увидишь мою крошку, сам тебя накрашу и будешь в этом макияже всю жизнь ходить, а крашу я пиздато, учти.
Олежа Конченко:
*прикрепленное видео*
Кирилл Тушнениц:
Вот-вот, видел, как я пиздато наношу тени под веки?
Олежа Конченко:
А я мерч с все майки подгоню.
Слава продольченко отправляет вам средний свой палец
Слава Продольченко:
Буду на вас в "Без души" пиздеть.
Кирилл Тушнениц:
Да штож карелята все некак не успакоются! Во всех странах есть политическая агитация, в Америке, вон, только собачье очко в форме Иисуса против всех голоснуло.
Слава Продольченко:
А с чего ты взял, что я про агитацию вашу, мм? Мерч вы паленый продаете, там школькики ваши худи плевками потестили, так они ничем от маек ру не отличаются)
Олежа Когченко:
Душнила, как его с беседы удалить? Ещё и скобки думанские шет, шаболда этакая!
Кирилл Тушнениц:
Админа попроси, пускай нечесть прогонит с нашей беседы православной.
Олежа Конгченко:
Она меня выебет.
Мирна Каплен:
Мальчики, не ссорьтесь!
Кирилл Тушнениц:
О, Юлиус! тебя жена-то не прибьет с ее аккаунтов лысого гонять в "Подслушано" пошлое?
Олежа Когчелов:
А чо, так можно было?
Дальше Слава не читал, скипнув под женой, с недавних пор все, что связанно с малыми, вызывало рвотный рефлекс.
Ему нужно было позвонить Александру. В непрослушиваемом телефоне один контакт, но Продольченко думает забить туда барыгу, а номер Каррелова удалить, выучив наизусть.
– Привет, Слав, ждал твоего звонка. Я тебе скинул на емайл твое первое дело, считай боевым крещением. Обычноч новые люди у нас сначала проходят жернова бумажной волокиты, но ты, можно сказать, свои прошел.