На группе его расследование и кончается, так его вырубает. Сил хватает только поставить ноутбук на дальний угол дивана и положить под голову локоть, как он засыпает.
***
На форуме шизофреников, на который его выводит светлый нагретый макбук, его проблема не нова и некая Плисецкая Юлия рекомендует пить кветиапин, на ночь, всю дозу, завидуя ему, что у него не кветиапин, а севкуроль, в ее пнд он закончился. Так они и переходят в личку, но общаться, разговаривать, пиздеть им не о чем – ей нечего спросить, ему нечего сказать, и для приличия послав пару сообщений поддержки, после того как выяснил, что она мтф, чтоб не думала, что он трансфоб какой. Закрывает голубой простенький сайт, со сделанной членом личкой. На часах семь вечера и привыкший просматривать все сквозь призрака, до приема таблеток, не обращая внимания на холодок и озноб, тошноту и бьющееся заячье сердце, сейчас, излечившийся от интернет-завистмости, читающий на диване найденную в тумбочке умную книжку, возвращается к Ней, страшно. Ручьи со лба и ладоней, по спине, паника, от одного упоминания моли, но Слава идет к ней и, смотря на клавиатуру, просит идти уже за артефактом:
– Мой смелый рыцаречек Славочка! Не переживай, с артефактом станет легче, эта глупенькая человеческая паника пройдет…
– Пошли уже за артефактом.
– Даже не думаешь увеличивать дозы и бежать в церковь? А, вдруг попадется с артефактом и они меня изгонят? Хотя о чём это я, человеческая любовка – наркотик, мне нравится, – он ее не видит, но уверен, она крутится от нетерпения, волосы, с сидящими в них бабочках, развиваются, крыльями попав в ловушку тонких как проволока волос.
– Тогда иди на ближайшую заброшку, Слава
Это какая-то проверка, мнгогоходовочка и блеф – но, чтобы она не узнала, что он знает, Слава послушно, насколько может после севекроля, идет обуваться в потрепанные реперские кроссы, оставаясь в своем черном худи, в капюшоне, выходит из дома. Темно и прохладно, под ногами гравий и редкие лужи, в месиве панелек, недостроев не видно и Слава терпит самодовольство на ее лице, и подступающую панику, лезет в гугл мапс.
До ближайшей заброшки идти, оказалось, полчаса. По ночному, холодному, не проходному воздуху, по-питерски влажному, кажется он, выдыхает пар, впуская в себя, замораживая слюну, став предпочитать только толстовки с капюшонами и карманами для сигарет, которые теперь курит, подарив вейп Каррелову. Приключений по пути ему не встретилось, одни пьяные окрики мужиков и пара тройка шатающихся подростков, а вот на недострое моль шепчет ему на ухо, прижавшись губами к экрану, стеклу, что он здесь не один. Продольченко вздрагивает, пряча айфон, и спрашивает у моли тихонечко-притихонечко, не привлек ли он внимание гэбни.
Моль смеётся так громко, что кажется, ее услышит каждый в здании. И мутирует, расползается в его разложившемся трупе, с копашащимися гусеницами, повторяющие каждый его судорожный вздох. В недострое все девять этажей, но верхние стены так и не успели построить, оставив торчать одни железные балки – панорамные окна. Территория огорожена забором, сплошная гофрированная сталь, под которой заметен подкоп, и не мешкая, Слава проползает стараясь не зацепиться за острые края и не подхватить столбняк. Отряхиваясь от ледяной земли, грязи, нестираемой с черных джинс, идет в сторону девятиэтажки. Не заметить Продольченко мог только башенный кран. Строительная пыль, дубак, и тишина, ей совсем чуть-чуть до идеальной, нет, не приглушенные голоса, всего лишь намеки на них, едва слышимое эхо, отражающееся о промозглые серые стены. Ступает Слава аккуратно, стараясь не скрипнуть героиновым шпритцом, поднимается по усыпанным бычками строительному мусору. Следами пребывание молодежи и суицидников-сатанистов – бритва с запекшейся кровью, выделяющаяся сталью, тускло поблескивает в общей серости и жути. Голоса становятся громче. Постепенно вдалеке виднеется яркий огненный свет, сопровождаемый резким запахом горения, выжигающего остатки легких и наводя на воспоминания, казалось, совсем малой давности. Голоса становятся все отчетливее. Уж если Слава и немного думал своей небольшой головушкой, то в ней мысль о съебывании была вырезана четче любой другой. Но… Что не сделаешь ради умиротворённой и, в кой-то веке, полноценной жизни, с таким же мужиком, как и ты сам.