Я поглядел на &, попытавшись представить, как это недоразумение выглядит со стороны. На первый взгляд ничего криминального. Худая, нескладная, длинноносая, длинноногая, лицом – точно не парижанка, но и не еврейка. По документам – беженка из Нима. Марселец уверял, что у них на юге, в благословенном Провансе, таких «лолиток», смуглых и носатых, двенадцать на дюжину. Стрижка короткая, берет надвинут на левое ухо, платье старое, не слишком приметное. А вот говор парижский, не спутаешь. Хорошо хоть не картавит!
– Пошли, – вздохнул я, запирая калитку и пряча ключи. – Ты, главное, в пансионе не откровенничай. Знаем мы эти девичьи тайны!..
&, возмущенно фыркнув, отошла на шаг, обернулась.
– А ничего у тебя домик, дядя Рич. Маленький только. Ты своих женщин сюда водишь или, как мой папа, по гостиницам больше?
На физиономии – сплошной naive, словно у дадаистов, взгляд невинный, почти младенческий. Ладно, каков вопрос, таков и ответ.
– Ни то, ни это. В гостиницах – чужие глаза и, вообще, неуютно. А в свой дом потенциальных предателей я не пускаю.
С папой, равно как и с мамашей, ей точно не повезло. Марк, не тем будь помянут, гулякой слыл первостатейным. После очередного скандала супруга подала на развод, оставив мужу двухлетнюю дочь в качестве сувенира.
– Пошли!
– А… Потенциальный – это возможный? Или обязательный?
На большее & не сподобилась, только носом засопела. Пристроив портфель в руке, зашагала рядом. Я прикинул, что чужих глаз хватает и здесь, на моей тихой улочке. Ставни закрыты, калитки заперты, но кто их знает, этих сознательных французских граждан? Когда десять лет назад я начал подыскивать жилье, можно было купить нечто куда более основательное, чуть ли не с колоннами при входе и фонтаном во дворе. Подобного в центре города, даже у самой цитадели, хватало, Великая депрессия докатилась и до патриархальных африканских краев. Но вся эта роскошь мне совершенно не требовалась. Жить здесь я собирался наездами, а сама покупка затевалась ради обзаведения пресловутой «собственностью». Строгие французские законы мягчали, словно воск на огне, при упоминании propriété [10], а особенно biens immeubles [11]. Тогда-то я и обратил внимание на горку, где селились отставные моряки. Тихие улицы, дома из ракушечника, желтые черепичные крыши, садики за невысокими заборами.
Теперь недвижимость пригодилась. По крайней мере, можно не вдыхать надоевшую гостиничную пыль.
С соседями же по улице я если и познакомился, то исключительно вприглядку, по крайней мере, с большинством. И теперь без особого восторга прикидывал, насколько бдительны эти скучающие старички. Иностранец – фигура заведомо подозрительная…
– Дядя Рич! Тебя зовут, дядя…
От усердия & дернула меня за руку так, словно желала вправить вывих. Невольно поморщившись, я оглянулся, хотел спросить «кто?»
– Родион Андреевич!..
Третий дом от моего, такой же известняковый и черепичный, даже калитка похожа. Густая зелень за приземистым забором, острый штырь радиоантенны – и худой старик в старом костюме с яркой розеткой на лацкане.
– Подождешь? – я покосился на &. – Или вместе подойдем?
Девица недовольно оттопырила нижнюю губу.
– Конечно, вместе. Ты так и мечтаешь меня одну где-нибудь оставить! Только ты с этим дедушкой по-французски разговаривай, а то скучно.
Последнее было весьма затруднительно. Язык метрополии мой сосед знал скверно. Читать – читал, но общаться предпочитал на родном.
Я подошел ближе, и ровно за три шага ударил строевым. Остановился, бросил руки по швам, замер.
«Смирно!»
– Здравия желаю, ваше превосходительство!..
– Здравствуйте, мсье! – на этот раз голос & звучал не в пример скромнее, чем прежде. Старика она побаивалась.
На загорелом, покрытом сеточкой морщин лице яркие молодые глаза. Брови – темный перец, на голове и на висках – морская соль.
– И вам здравствовать, маленькая мадемуазель!
Сосед, ловко связав непослушные французские слова, довольно улыбнулся. Затем поглядел на меня.
– Охота вам, голубчик мой, шутки строить, причем каждый раз одни и те же! Отменили «превосходительств» еще при благоверном Временном правительстве, чему мы с вами оба – печальные свидетели… Добрый день, дражайший Родион Андреевич. Извольте принять положение «вольно» и прекратить глумление… Пригласил бы к себе – чайку откушать, так вижу, заняты. Как я понимаю, юницу прогуливали да уму-разуму учили? Дело нужное, в здешних пансионах всё больше попы латинские девиц наставляют, ровно во времена Вольтеровы.