Сказанное вскользь слово застряло в душе. Техути сидел в мастерской, нажимая ногой на деревянную педаль, крутил маленький точильный круг, и камень в его руках кидал по стенам цветные отблески. Одна грань, другая, следующая. Пока не станет корявый камень предметом из другого мира — совершенным. А в голове крутилось слово — любимая. Жена должна быть любимой, так проговорил отец. Проговорился. Потому что свадьбы сговаривались без молодых.
И с той поры, встречая в зарослях речной ивы очередную скромницу, которая прибежала, таща на локте корзинку, наполненную покупками, и боясь, все вздрагивала, засматривая через его голое плечо, он смотрел на девушек по-новому. Эта любимая? Или — та? Сердце молчало. И наконец, поссорившись с отцом, который все ждал внуков, Техути отказался от мастерской и ушел в город, в библиотеку — помощником младшего писца.
Там, в бесконечных коридорах, подсвеченных солнцем из щелей в сдвижной крыше и свечами в проходах…
Задумавшись, он не услышал шагов, но почуял ее запах, за миг до того, как темный силуэт скрыл от глаз меловую россыпь звезд.
Звякнул шлем, прошуршал по его открытому запястью конский волос султана. И глухо брякнул о сухую землю круглый щит. Хаидэ села рядом, поджала согнутую ногу, обхватывая ее руками, а вторую вытянула перед собой. Он не видел ее лица, но почему-то подумал — улыбается. Верно, запах ее меняется от настроения. Тут в степи он стал чуять самые тонкие запахи — трав, зверей и людских душ тоже.
— Ты знаешь, как пахнет страх, княгиня? — он говорил вполголоса, не глядя на нее, а сам думал о том, что она нырнет в палатку и заснет у стены. А ему — идти в свою, что стоит поодаль, через десяток широких шагов.
— Тебе пора надевать нашу одежду, египтянин, — ответила она о другом. Постукивала пальцами о колено, думая о чем-то, — осень пришла, и лето уже не вернется.
— Совсем? Представь, его не будет, а зима воцарится навсегда…
— Ты любишь разговоры, Техути. А я устала от них. Не время сейчас играть словами и мыслями.
— Всегда время, княгиня. Иначе твоя голова закостенеет. А тебе — думать за целое племя.
Она кивнула и передернула плечами. Воздух остывал и становился тонким, как первый ледок на лужах.
Техути приподнял край шкуры и осторожно накинул его на плечо Хаидэ. Она замерла. И запах ее, он незаметно втянул воздух, — опять изменился… Техути ждал, держа руку на весу. И, когда женщина, вздохнув, привалилась к его горячему плечу, бережно обнял, окутывая шкурой. Ее волосы касались его подбородка. И это было… Это было в тысячи раз острее и сильнее каждой из его любовных встреч, что остались в прошлом.
Он сидел неподвижно, легко обнимая ее плечи согнутой рукой и прорываясь через кружение в голове, дивился себе. Что в ней такого, в этой невысокой, упрямой, с круглым подбородком и твердыми глазами, что заставляет его ощущать себя мальчишкой двенадцати лет? Что? В какой книге он пропустил написанное об этом? Или читал, но пока не испытал сам, оно протекало мимо глаз и ушей.
— Я так сидела. Очень давно. С Ловким. Нас наказали, всех четверых. И Ловкий пришел ночью, принес мне глиняного ежика, чтоб я носила его в волосах. Он и сейчас лежит у меня в сумке, самый первый ежик. А Ловкого нет…
— Ты грустишь из-за этого? — Техути прижал ее к себе немного сильнее. И Хаидэ тут же мягко откачнулась, придерживая на своем плече край шкуры.
— Нет. Мне нет времени грустить о прошлом, советник и собеседник. Слишком много важного происходит сейчас.
— Расскажи мне. Вдруг я сумею посоветовать. Если я — советник княгини.
Она молчала. В палатке за их спинами заворочалась старая нянька, пробормотала что-то и снова затихла.
— Мой отец, — медленно сказала Хаидэ, — ночь полна призраков. Я вижу его тут, ведь я сидела не только с Ловким. Он пришел и сел рядом, так же, как я сижу сейчас, вытянул ногу, взялся рукой за колено. Говорил со мной. Рассказывал о матери.
— Это память, княгиня.
— Нет! — она тряхнула головой, рассыпая по плечам длинные волосы, — я его чувствую! Прямо сейчас! Но он как тень. Он шепчет, а я не могу услышать. Я…
Техути ждал. И она закончила, справившись с голосом:
— Я должна найти его в нижнем мире. Мне нужен Патахха, пусть приведет меня к отцу.
Степь примолкла. Только звезды висели все ниже, будто черный небесный свод опускался под их тяжестью. Засматривали в самые глаза. Техути вспомнил, как она вернулась из стойбища шаманов, молчаливая, с бледными скулами и долго шепталась с Фитией, что-то спрашивая и замолкая, когда он поворачивался к ним, сидящим у костра. Нянька громко вздыхала и горячо шептала княгине, споря с ней. А после махнула рукой и ушла, дергая подол, обиделась. В ответ на вопросительный взгляд египтянина княгиня сказала отрывисто «Патахха спит. Или — умер». И больше не говорила ничего. До этой ночи.
— Это очень опасно, Хаи. Расскажи мне больше.
— Младшие встретили нас с Ахаттой. Ее оставили у крайней землянки. А меня проводили к реке. Там в обрыве — вырыта пещера. Она как нора. Туда надо лезть на четвереньках. А внутри, за пятью поворотами — комната. С круглого потолка свисают корни. И он лежит там, посредине. Спеленутый, как мертвец. Младшие взяли с собой лучину, там негде зажечь большой факел. И его глаза — они открыты, желтые и мертвые, смотрят в потолок. А на шее — черная рана. Свет мигал, и мне показалось, что в ней до сих пор бьется кровь, черная. Я… я подползла совсем близко, хотела спросить его. Об отце. Но он даже не шевельнулся! Говорила и смотрела, приближала лицо, думая, вдруг почую дыхание. Но он не дышит!
Техути снова обнял ее плечи и прижал к себе, покачивая.
— А потом лучина погасла. Я подумала, может он скажет мне в темноте? Но младшие вцепились мне в рубаху и тащили в нору, лопотали невнятное. Ты знаешь, что они не могут говорить без него? Патахха покинул наш мир, не передав права говорения и старшинства. Как он мог? Я ушла. Потому что в темноте нащупала его руку. Она как дерево. Он совсем мертвый, только гниль не может взять его тело. Значит — он ждет. А я не знаю, как докричаться до его головы и сердца! А ты знаешь? Скажи мне!
Она говорила быстро и горячо, повышала голос и тут же переходила на сердитый шепот, чтоб не разбудить Фитию. Прижимаясь к мужскому плечу, в такт словам сжимала его руку, притискивая к своему животу. И замолчала, напряженно ожидая ответа.
Перед глазами Техути снова поплыли светлые коридоры огромной библиотеки. Полки, набитые свертками папирусов, некоторым — многие сотни лет. Они переписывали их, чтобы знания не рассыпались в прах. И снова складывали в ниши, множа и закрепляя написанное веками. А он, макая стило в чернильницу, выводил иероглифы и шевелил губами, стараясь запомнить важное. Ночью в маленькой каморке доставал из тайника свои свитки и заполнял их тысячами мелких значков. Да, он знал. И сейчас ему придется отравить этим знанием женщину, которую полюбил. Потому что он никогда не смирялся с поражением. Она ждет помощи и получит ее. И он станет ей первым и самым нужным помощником.
Глядя как медленно, незаметно для глаза, вращается звездное полотно, кинутое поперек черного неба, он ответил.
— Да. Я знаю.
И повторил:
— Но это очень опасно.
— Я не боюсь.
— И это я знаю тоже.
Он скинул с плеч нагретую шкуру и плавным движением переместился, садясь напротив княгини так, как сидят писцы, скрестив поджатые ноги. Взял ее горячие руки в свои. И притянув, сказал, глядя, как в темных глазах рассыпается звездная пыль.
— Послушай меня, смелая. Сейчас я попрошу тебя об очень важном. Самом важном. Ты готова услышать?
— Да, — она подалась к нему, сжимая пальцы.
— Я расскажу, как тебе говорить с Патаххой. И он приведет тебя к Торзе Непобедимому, где бы тот ни был. Но обещай мне. Ты всегда будешь верить мне, не задавая вопросов. И я всегда буду рядом с тобой. Ближе всех. Ближе твоей сестры и ближе старой няньки. Чтоб суметь вывести тебя из темноты в свет. Обещай.