День рождения я встретил в чутком сне, вспомнив о нем, только оказавшись снова вне стен узенькой комнаты. На этот раз охранники меня еще и избили. Совершенно не впечатлило — отбитые почки перестали болеть на второй день, а ребер мне так и не сломали.
А еще забавно, что меня не парило, кому это так сильно захотелось меня убить.
Я впитал в себя большинство уроков Дэна, а взамен рассказал ему про японский. Не думаю, что он что-то понял — уж больно наши языки отличаются. Если английский был логичным, простым и четким, то японский — это эксклюзив для настойчивых и тех, кто, собственно, с ним родился.
Дэн не был ни тем, ни другим.
Когда мне показалось, что все уже наладилось, в камеру, взломав чахлый замок и вырубив стражу, забралось трое. Они скопились около постели.
Только я давно был в темном углу.
Загнав одному заточку в поясницу, я приложил второго о нары Дэна. Третий наотмашь ударил правой рукой и я отскочил назад, оставшись без низа рубашки, обнажив "уже-не-такой-каменный-как-хотелось" пресс. Следующий удар довольно качественным ножом я пропустил в стороне и трясущимися от гнева руками толкнул незадачливого убийцу в спину. Тот едва успел вставить руки перед стеной, тем самым занимая свою руку с ножом. Я тут же ударил под локоть согнутой правой руки прямым ударом ноги, сминая лучевые кости в гармошку. Его крик был недолгим, но достаточно громким, чтобы привлечь внимание, а затем прервался — голова тоже отправилась на свидание со стеной, только от злости я не контролировал силу и травмировал ему череп. Ничего, жить будет. Одного — очнувшегося, я снова отправил в царство сновидений мягким нажатием на шею.
В таком положении меня и застали набежавшие охранники. Окинув взглядом три тела, меня, устало почесывающего затылок на нарах, и сидящего сверху Дэна, они приступили к расспросам. В рассказе я изменил только происхождение раны на пояснице одного из врагов. Быть может, на этот раз дело обошлось бы и без карцера, так как за меня вступился Дэн, да и трупов не было, но я был раздражен и обозлен и назвал систему охраны в тюрьме жутким дерьмом.
Что, в принципе, было правдой, только вот я еще с восьми лет знаю, что правда никого в этом мире не колышет. Родная циновка, пропахшая моим потом, была встреченная довольной фразой: "Я скучал, малышка".
Когда разговариваешь с неодушевленными предметами, это плохо?
Всю неделю я провел, пялясь в потолок, жуя черствые лепешки и хихикая. Под конец моя подстилка даже начала отвечать. В основном спрашивая про жизнь, о которой я ей с удовольствием поведал, вспомнив всех своих девчонок и жизнь в Конохе.
Неодушевленные предметы — самые благодарные слушатели.
Заключенные обходят меня стороной. О том, что я убийца, кричат все их инстинкты. Я давно убийца, но здесь другое — я обозлен, словно зверь в углу клетки, к которому тянулся руки, а он раз за разом вгрызается в них зубами. Меня боятся все кроме Дэна. Да и тот явно потому, что без знакомств в тюрьме не выжить, а после его знакомства со мной никто не примет его в компанию.
Он чем-то похож на шакала, тезки сигаретного наполнителя, из старой сказки. Правда не раздражающий и иногда полезный.
А сегодня, двенадцатого апреля, высокие ворота в тюрьме открылись и въехала повозка. Такое бывало — она приносила заключенных. Но на этот раз выглядела немного по-другому — небольшая, с тканевой крышей и ведомая только одним жеребцом, гораздо более элегантным, чем те огромные тяжеловесы, что везли нам повозки с новенькими.
Повозка стояла ко мне под углом и я видел, как оттуда выходили, но совсем не долго — они скрывались за повозкой и, по всей видимости, шагали к зданию управления. Я мог бы передислоцироваться и рассмотреть подробнее, но мне было наплевать.
Уже вечером, сидя в библиотеке, я взял очередной листочек и два карандаша. Руки задвигались в разные стороны, вырисовывая на небольшом расстоянии два разных иероглифа. Карандаши двигались ловко и умело. Но, как и всегда, протянули недолго — мышца на левом предплечье неконтролируемо сократилась, линия резко искривилась, а за ней сбилась и правая рука. Яростно сломав кончики грифелей, я смял бумагу, закинул ее левой прямо в мусорную корзину, стоящую на другом конце помещения и откинулся на стул.
Гнев понемногу утих. Если бы я не попал, наверное от злости перевернул бы стол…
Резкая вспышка света заставила подскочить с кровати, инстинктивно готовясь к очередной схватке.
Но свет лился через окно в двери, в течении пары секунд. Тень, которую он создавал, резко ринулась на стоящих без движения охранников и двумя ударами успокоила обоих. Я рванул вперед и в следующую секунду чуть ли не столкнулся носами через решетку с человеком.
Чистая кожа, серьги в ушах, худая и красивая челюсть, высокий и толстый хвост, торчащий кверху, жилет чуунина. Узнать Шикамару смог бы не каждый, но мои инстинкты и нюх не подводят.
— Наруто? — с удивлением косится он на меня.
— Наруто, — неспешно утверждаю я, с ожиданием глядя на него. Меня сложно узнать, наверное — лицо обветрилось и загорело, а голова блестит лысиной.
— Я вытащу тебя.
— В чем подвох?
— Ни в чем, — злится Шика и склоняется над замком, так что я не вижу его лица.
— Год, знаешь ли, прошел. Если бы ты хотел, ты давно бы сделал это.
— Сейчас у меня есть беспроигрышная возможность, — замок щелкнул и дверь открылась без скрипа.
— Если так, то хорошо, — я возвращаюсь к кровати, одеваю тюремную обувь и выхожу из камеры.
— У нас немного времени. Поспеши, Наруто.
— Не так быстро, — осаждаю его я. — Сначала ты иди за мной.
— Что..?
Но я уже в конце коридора и у Шики нет другого выхода. Пару этажей вниз и я захожу в старый сырой подвал. До того, как мимо моей камеры пройдет пост, у нас около пятнадцати минут…
— Старик, — зову я в темноту.
Кряхтение и звук зажигающейся спички, чей свет перетекает в мерное свечение свечи.
— Что такое? — тихо шепчет он.
— Время.
Мужчина мгновенно подносит мне табуретку и я падаю на нее, закатывая штанину до таза. Холодные старческие пальцы касаются кожи, где проступает темный прямоугольник печати.
— Мне нужен полный доступ.
Я откинул хлипкую подошву и достав заточку, двумя движениями надрезал кожу. Старик протянул куда-то в сторону руку и достал чайник и белую тряпку. Отогнув кожу, он смыл кровь водой и вытер.
Шикамару стоял в двери как громом пораженный, мне же было абсолютно наплевать. Боль струилась через голову, но не впечатляла. Как будто котенок, который дергает тебя за штанину и не замечая реакции, уходит. Если что, можно и пнуть вдогонку.
Под кожей показался черный прямоугольник из какого-то синтетического материала, с тесненной печатью.
— Ух ты. Как интересно, — улыбнулся старик. — Забавно — если ее оторвать, то получится взрыв. Просто и эффективно.
— Давай быстрее. У меня не больше десяти минут, — недовольно прошипел я.
Затем я наблюдал за ювелирной работой. Сначала старик выводил по печати различные рисунки чакрой, которая почему-то не развеялась, а так и осталась светиться синим огнем. А затем около двух сотен печатей со скоростью пяти в секунду.
Помнится это высший уровень — пятерка в параметрах способностей. Старик не так прост.
А после печатей срыв бесполезного куска и возвращение кожи на место, без всяких пустот с воздухом. Боль раздражающе зацепила и я недовольно пнул "котенка", выбивая его из головы.
Довольно направив в руки чакру, я покосился на синеватые пальцы. Забрав белый кусок ткани, я обмотал ею рану.
— И все-таки, кто ты, старик? — затянул я узел.
— Пусть мое имя забудут, — улыбнулся он. — Достаточно знать, что я был лидером клана, когда была создана Коноха.
— Где все остальные члены клана?
— Ты с ними еще пересечешься, парень, — довольно сказал старик, казалось, будто он хочет самодовольно расхохотаться. — Уж поверь.