— Ты знаешь Ромеро? — спросил я Гемеллу. — Он хороший человек? Хотя откуда тебе знать... Химеры, как и собаки, любят хозяина, каким бы чудовищем он ни был.
Узнав некоторые подробности о том, что на самом деле произошло в лаборатории, я задумался и начал осматриваться, пытаясь разглядеть то, чего раньше не замечал. Всё это казалось каким-то вымышленным, ненастоящим. Может, со мной что-то не так? Ведь в мире и правда слишком много жестокости, которая мне не была по вкусу. И, если вспомнить то, что писал Ромеро о мире людей, то я к такому миру просто не был готов. Осознать всю жестокость в полной мере, вне всяких оправданий, — это слишком. Можно принять отдельные части, вроде боев, но чтобы полностью... Любовь, которую окрашивают в розовые тона, не оправдать силой чувств. Почему-то писатели и поэты будто забывают, что зачастую любовь — это лишь страдания одного человека. И она вовсе не светлая, поскольку в ней слишком много эгоизма. Человек страдает от того, что его не любят, не принимают, не разделяют его чувств, но разве люди должны? Семьи строятся на чувствах, а они так изменчивы. Вот сегодня все счастливы, а завтра уже в постели с другими. Детей завести — не подвиг и не крест, а выбор, который, в первую очередь, предусматривает ответственность, которую мало кому прививают в изменчивых семьях. Дружба — лишь до первого предательства, которое рано или поздно случится. Убить, отобрать, обмануть — слова с негативным смыслом, но они слишком часто встречаются в жизни, которую хотят представить в другом свете. Вдалбливают одно, но жизнь — она совсем другая. Нет вечных чувств, нет вечных друзей, нет вечного уважения и почитания. Мир наполнен жестокостью, и так было всегда. Незачем обманывать, что мы гуманнее животных только благодаря своей смешной культуре, которая построена на страданиях миллионов людей. Сколько было войн ради мира, которого хотели обе стороны? Сколько человек живет в достатке, в то время как другие нищенствуют? Сколько времени люди стремятся к одному и тому же, но почему-то через вражду? Люди даже еще более жестоки, чем животные, потому что убивают ради забавы, издеваются ради удовольствия, предают ради выгоды. Всё это, фактически, не является важным условием выживания. Так откуда оно и зачем? К чему это нас приведет?
Запись 47. «Пришел в себя. Все обдумал. Остановился на том, что это была необходимая жертва для моей цели. Я хотел с ними по-хорошему, но они меня не захотели понять. За это и поплатились жизнями. Экспериментальных химер жалко, конечно, но, учитывая, что я не знаю, как о них заботиться и прочие вещи, это даже к лучшему. Так они хоть умерли быстро. Иначе мучились бы с голоду и всё равно погибли. Наверное, я пытаюсь сам себя оправдать, чтобы совесть не мучила, и, скорее всего, это именно так, но, черт возьми, разве у меня есть выбор? Пусть. Пусть я оправдываюсь, но мне и так мучений хватает. Теперь хоть смогу заняться Гемеллой».
Запись 48. «Костюм убрал под голограмму леса, чтобы не смотреть на него лишний раз. Трупы людей вытащил на поверхность. Химер оставил в закрытых комнатах на всякий случай, чтобы, если что, взять образцы. Нужно еще разбираться, чем они тут занимались. Может, смогу найти что-то полезное».
Прочитав о костюме, я помчался в комнату. Под голограммой нашел черный корсет. Он был похож на тот, который висел в шкафу, но у этого был какой-то резиновый полу-шлем и бандажные пояса, рассчитанные на всё тело. Было даже что-то вроде стелек, которые крепились к ногам. Как он действовал, я не понимал, поскольку никогда ни с чем подобным не сталкивался. Это, видимо, была какая-то изначальная форма, которая при надевании менялась, раз уж он прятал его. Надеть костюм я не решился. Помнил, что писал Ромеро о нём, и потому лишь унёс его в комнату. А сам только и думал о костюме. Мне было интересно, как он действует, что собой представляет, почему Ромеро его так боялся и что он чувствовал. Я походил из стороны в сторону, попил чаю, походил, поел, попил кофе, немного позанимался с Гемеллой, снова походил и, черт возьми, принес его на кухонный стол. Встал напротив и начал рассуждать вслух: