Они приходят в положение покоя, но Кирк не пытается их вытащить – пять секунд, отваливающиеся скалы вокруг них и брешь в зоне помех для сигнала. Пять секунд и вся их героическая троица лежит на полу транспортаторной «Энтерпрайза» – Сурак, храни Скотти и его гениальные мозги…
Капитан подрывается на ноги, но инженер осаживает его говоря, что всех остальных он успел забрать раньше. Хоть в чем-то им все-таки везет… Спок поднимается медленнее, а Чехов и вовсе только садится, ойкнув от боли в лодыжке – ну надо же, расплата не заставила себя ждать. К нему тут же подходит СМО и медсестра, ставят на здоровую ногу и тащат в медотсек, а Спок вдруг чувствует слабость в коленях. Только что… Только что они чуть опять не… Он обрывает мысль и не дает себе додумать ее до конца – потом, после смены и если у него будет желание предаваться ностальгии и оценке собственных действий. Позже, когда он снова вынудит капитана поговорить с ним.
Естественно, больше на эту планету Кирк никому из них ступить не позволит. Но позволит научникам взять шаттл и наматывать круги на бреющем хоть до тошноты, пока они изучают эту чертову сейсмологическую активность литосферных плит. Естественно, Спок не позволит Кирку сбежать в медотсек не поговорив с ним, но позволит ругаться хоть на клингонском, если тот изъявит желание, возмущенный наглостью старпома.
– Капитан, я настаиваю, – Спок лишь краем сознания догадывается, что все это время до конца смены нет-нет, да потирал место прикосновения бионической руки.
– На чем опять, мистер Спок? – а Кирку хоть бы хны – смотрит в сторону, говорит механически и глаз с двери не сводит. – Я уверен, что это сможет подождать…
– Не может, – перебивает Спок. – Завтра вы опять рискнете своей жизнью, а я так и не смогу выяснить, являетесь ли вы моим тхайла.
– Я уже сказал вам, что мы не будем ничего выяснять, – теперь в голос добавляется сталь и недовольство, но и с ними вулканец уже имел дело.
– Да, вы привели аргументы, почему не будете этого делать, – кивает Спок и внимательно следит за перемещениями Кирка в непосредственной близости от выхода из каюты. – И я с ними был даже отчасти согласен, но сегодня вы прикоснулись ко мне бионической рукой, а через нее я ощутил «отклик»… вполне приемлемой силы.
Капитан смотрит с оттенком недоумения, и старпом решает пояснить.
– Я предполагаю, что смогу выдержать данную интенсивность без пагубных последствий для себя и установлю истину в вопросе нашего с вами «соулмейтства».
– Вы не поняли, мистер Спок, – а вот теперь капитан разозлен не на шутку, и злость вибрирует в чеканных словах подобно раскату грома. – Мы вообще не будем этого устанавливать. Я повторяю вам это в последний раз.
Спок знает, что капитан – то еще «словесное помело», но за слова, которые говорит непререкаемым тоном, всегда отвечает сполна. Ему не удастся его переубедить. И никогда не удастся узнать ответа на самый главный вопрос в своей жизни. Только если он не выберет другой способ воздействовать на Кирка. Возможно, лучше использовать не слова. И возможно, эффект неожиданности, позаимствованный у самого капитана, принесет даже более уверенный результат.
Спок улавливает движение в сторону и в тот же момент решается. Шагает нечеловечески быстро, нечеловечески сильно хватает капитана за плечи, а потом склоняется к его лицу, захватывая губы губами – контакт через слизистые – второй по мощности и глубине проникновения в сознание после мелдинга через контактные точки. Но и на другом уровне – минуя «сознательную» часть, сразу переходит к «чувственной» составляющей партнера.
***
И опять, и на любимые грабли да с разбегу! Маккой готов орать в голос и костерить Джима на чем свет стоит, а ведь должен был уже привыкнуть и спать спокойно по ночам, и видеть радужные сны с пони. Но вместо пони там Чехов, у которого то шерсть облезает, то копыта отваливаются. Ну еще бы! Ведь хренов Джим – чертов ипохондрик, и тащит его за собой зализывать раны куда-то в каменные степи. Но Леонард-то уже ученый – он готов вулканскую задницу пришить к заднице Кирка, чтобы старпом вытаскивал капитана из очередной переделки. Вот только Джим…
Вот только Джим включает свой самый суровый приказной тон и приказывает Споку и Боунсу сидеть на своей заднице ровно. Надо же, опять он что-то со своим старпомом не поделил, а отдуваться любимому другу и лейтенанту. Вот ведь… хренов капитан. А уж когда их прогулка по скалам становится предсказуемо опасной, Леонард и вовсе не может удержать раздражение внутри себя. Да так, что пробирает даже вулканца – тот сигает на планету следом за отрядом, а Боунс орет Скотти, чтобы тот, пьянчужка несчастная, скорее их всех оттуда вытаскивал. Иначе Мон может забыть о волшебном «антипохмелине» производства Леонарда Горацио Маккоя раз и навсегда. Действует тут же – троица во главе с Джимом появляется последней – живописно распластавшись по транспортаторной. Грязная, промокшая и злая. Местами еще и раненная, как оказывается…
Леонард тащит Чехова в медотсек и деловито начинает сращивать чужие порванные сухожилия, снимать отеки и опухоли, колоть обезболивающее и опять материться сквозь зубы. Прогуляться им, видите ли, захотелось! По каменному плато, под которым магма и лава из неизвестно каких пород двигает массивы скал, как карточные домики… Чехов молчит в ответ. Сопит только да стреляет хмурым взглядом то на его руки, то на свои форменные сапоги. Хвала Всевышнему, он молчит! Боунс готов расцеловать его за это – так бы Джим молчал каждый раз, когда появляется на его попечении.
Под конец Маккой даже расчувствовался от красочных сравнений и широким жестом достает Чехову банку с леденцами – самый образцовый пациент заслужил. А взгляд навигатора вдруг меняется – становится обиженным, влажным и наглым.
– Пожалуйста… Ну пожалуйста, – стонет Павел. Молит, цепляется за рукав форменки Боунса и шепчет так, как будто просит палача сохранить ему жизнь. Убийцу – но у Маккоя, вообще-то еще не настолько большое профессиональное кладбище, чтобы по праву носить подобные терминологические «чины».
– Отстань! – рявкает он, выдирая рукав чуть ли не без куска ткани. – Что за детский сад?!
И шагает в сторону – резко, как от чумного. И вот теперь Чехов тоже злится – спрыгивает с койки на здоровую ногу и улыбается под стать Мефистофелю.
– Ну ладно, – тянет кучерявая зверюга, только-только утеревшая сопли. – Тогда я попрошу Джима брать меня с собой на каждую вылазку, и посмотрим, как ты будешь петь тогда.
– Ах ты, сученыш! – поражается Леонард наглости заявления. – А ну отдай конфеты обратно!
Он шагает вперед и тянет руки к банке, только чтобы занять их ею, а не шейными позвонками вконец потерявшего всякий страх навигатора. На которого сколько матов ни складывай, а он уже даже по-русски разучился понимать!
А Чехов шагает навстречу, забывает про больную ногу, охает и валится Маккою прямо в подставленные руки – вот не ждали! А упав, вцепляется как клещ в плечи и спину, дышит горячо и прерывисто в ключицы, дрожит и стонет.
– Ну пожалуйста… – а потом наглеет уже сверх самой предельной меры, и сколько бы Леонард ни вырывался, но тот хватает его лицо в ладони и прижимается искусанными губами.
Толкается языком, выдыхает в чужой рот, прикусывает и снова шепчет.
– Не решай за меня! Не думай, что знаешь, что лучше! Не отталкивай! Не мучай! Мы же… одно целое! Одна душа! Лео…