– Очень жаль слышать, – сказала Холлис.
– Устроил пирамиду, – объявила Хайди, когда пришел лифт. – А это что за угробище?
– Лифт. – Холлис открыла дверь-гармошку и жестом пригласила Хайди войти.
– Поднимайтесь, – сказал Роберт. – Я принесу вещи.
– Поместимся. – Хайди силой остервенения вдвинула Роберта в кабину.
Холлис проскользнула за ним и подняла складную скамейку красного дерева (на бронзовых петлях), чтобы освободить чуточку места.
Вблизи от Хайди пахло духами, аэропортовской нервотрепкой и старой натуральной кожей. Косуху – черную, вытертую по швам до цвета грязной бумаги, – Холлис помнила по временам «Дозора».
Роберт извернулся и нажал кнопку. Кабина поползла вверх, громко жалуясь на перевес пассажиров.
– Этот пердоход нас угробит, – изрекла Хайди таким тоном, будто находит подобный финал скорее заманчивым.
– Какой у Хайди номер? – спросила Холлис у Роберта.
– Соседний с вашим.
– Отлично! – произнесла Холлис с несколько преувеличенным энтузиазмом.
Значит, номер с желтой шелковой кушеткой. Его тему Холлис совсем не понимала. Тему своего номера она тоже не понимала, но хотя бы чувствовала общую идею. Номер с желтой кушеткой имел какое-то отношение к шпионам, грустным, в каком-то очень британском смысле, и гадким политическим скандальчикам. И к рефлексотерапии.
Кабина остановилась на этаже. Холлис открыла дверь-гармошку и пошла вперед, открывая пожарные двери для Хайди и тяжело нагруженного Роберта. Хайди шагала по зеленым мини-коридорам, каждой мышцей выражая общее недовольство миром. Холлис увидела ключ от номера, зажатый у Роберта между пальцев, и забрала его. Кисточка была болотно-зеленой.
– Ты по соседству со мной. – Холлис отперла дверь и впустила Хайди, думая о слонах и посудных лавках. – Просто поставьте все здесь, – тихонько сказала она Роберту. – Дальше уж я сама.
Она забрала у него из рук две неожиданно тяжелые картонные коробки размером примерно как для человеческой головы. Роберт тут же принялся выпутываться из остального багажа Хайди. Холлис сунула ему пятифунтовую банкноту.
– Спасибо, мисс Генри.
– Спасибо вам, Роберт.
Он вышел с явным облегчением, и она закрыла за ним дверь.
– Что это за херня? – был первый вопрос Хайди.
– Твой номер, – ответила Холлис, составляя ее вещи к стене. – Это частный клуб, в котором состоит Инчмейл.
– Клуб для чего? Вот это что? – (Указывая на большую шелкографию, которую Холлис назвала бы наименее странным предметом в номере.)
– Уорхол. Думаю.
Было ли у Энди Уорхола что-то по поводу скандала Профьюмо?[15]
– Надо было сразу прочухать, что Инчмейл откопает чего-нибудь в таком роде. Где он?
– Не здесь, – ответила Холлис. – Приехала Анжелина с малышом, и Редж снял дом в Хэмпстеде.
Хайди взяла хрустальный графин, вытащила пробку, понюхала.
– Виски, – сказала она.
– Прозрачное в другом – джин, – предупредила Холлис. – Не вода.
Хайди плеснула в высокий стакан на три пальца кабинетовского виски, выпила залпом, передернулась и с пугающе резким звоном уронила стеклянную пробку точно в узкое хрустальное горлышко. Она вообще обладала какой-то противоестественной меткостью. Никогда не промахивалась дротиком по мишени, но не играла в дартс, только метала их.
– Хочешь об этом поговорить? – спросила Холлис.
Хайди скинула косуху и стянула футболку. Бюстгальтер на ней был защитного цвета и выглядел частью боевого снаряжения.
– Симпатичный лифчик.
– Израильский. – Хайди оглядела комнату. – Обои, как штаны Хендрикса.
– По-моему, они атласные.
Обои были в зелено-малиново-бежево-черную вертикальную полосу.
– Чего я и говорю. – Хайди поддернула израильский лифчик и села на желтую шелковую кушетку. – Почему мы бросили курить?
– Потому что это вредно.
Хайди шумно выдохнула.
– Он в тюрьме. Муйло. Под залог ни хера не отпускают. Чего-то химичил с чужими деньгами.
– Я думала, все продюсеры это делают.
– Все, да не так.
– Он и тебя втянул?
– Шутишь? У меня брачный контракт толще, чем у муйла хер. Это чисто его проблемы. Мне просто надо было свалить.
– Я так и не поняла, зачем ты за него вышла.
– Хотела проверить, вдруг получится. А ты? Что здесь делаешь?
– Работаю на Губерта Бигенда. – Холлис даже удивилась, насколько ей неприятно это говорить.
У Хайди расширились глаза:
– Иди ты! Тебя же от этого мудилоида трясло.
15