Выбрать главу

Сначала стало очень тихо, Песня замолкла, и Кейн автоматически повернулась назад, сама не до конца понимая зачем.

Потом мир бросился в лицо и хлынул внутрь какофонией цвета и звука, мешаниной образов. Мир впивался красными когтями в лицо, трясся, раскалываясь на части, пуля прошивала алое яблоко насквозь, падал, бесконечно падал, разбиваясь, бокал, смешивались краски, заливали все от горизонта до горизонта, колонна спирита рвалась в небо, сталкивая «Трель» вниз, и она падала, падала, падала…

Рука у нее на плече была твердой и жесткой, она выдернула Кейн из бушующего моря спирита, из красного марева паразита, позволяя сделать еще один глоток воздуха. Всего один – этого было достаточно.

Атрес что-то кричал, не разобрать что, и Кейн отчетливо понимала, что у нее всего несколько секунд на то, чтобы вернуть контроль над узлом. На то, чтобы спасти «Трель» и выровнять превратившуюся в какофонию Песню.

Ей нужен был камертон, единственная нота, способная привести все к одному знаменателю. Всего один сторонний звук, но Кейн не могла найти его в себе, как ни пыталась. Выплеск спирита задел ее слишком глубоко, сплел с паразитом. Она уже была заражена.

Двигатель вот-вот должен был отказать, «Трель» опускалась все ниже и ниже, и Кейн ничего не могла сделать.

Она услышала совершенно случайно и совершенно отчетливо. Это был пульс, он бился быстро и сильно и вдруг перекрыл умирающий звук «Трели». Удар, еще удар.

Кейн подняла на Атреса неверящий взгляд, увидела его глаза прямо напротив – черные, прищуренные от боли – и поняла, что нашла.

Камертоном было сердце.

Кейн потянула этот звук к себе, в себя, сквозь Мираж и какофонию. Он был четкий и безусловный, этот звук, очень земной и от того неодолимый. Он упорядочивал, прогонял заразу, не оставляя ничего, кроме себя. Стало очень тихо, где-то на границе сознания затихала буря, засыпала валькирия, перерождаясь во что-то новое, совсем другое, звучащее совершенно иначе.

– Я знаю кто вы, – хотела сказать Атресу Кейн. – Я знаю, почему вы звучите, как схема.

Губы не слушались, мир отдалялся все больше. Мираж засасывал в себя, убаюкивал, как сладкий черный океан. Нужно было держаться, но все стало пустым и неважным, Кейн видела себя на самой поверхности, и слои в глубине, и присутствие того самого древнего Нулевого Архетипа.

– …вернуться! Кейн, вы должны вернуться….К…йн…

Кейн зацепилась взглядом за лицо Атреса совсем близко, за его глаза, за нахмуренные брови.

Точка смещения, ей нужна была точка смещения.

Глаза у Атреса были совершенно черные, страшные, будто провалы дула. На секунду в них единственным мазком цвета отразилось красное яблоко.

Что-то внутри со щелчком встало на место, Мираж схлынул, Кейн сделала еще один судорожный вдох и потеряла сознание.

* * *

Ей снилась валькирия, она протягивала на ладони красное яблоко, но когда Кейн уже собиралась взять его, яблоко превращалось в карманные часы с резной крышкой. Где-то на границе восприятия расстилался океан Миража, образы всплывали с его поверхности и снова опускались вглубь, ниже и ниже, должно быть, к самому дну, к Нулевому Архетипу.

Часть сознания Кейн понимала, что это всего лишь сон, и он то стирался до черноты, то вновь обретал странную четкость, резал глаза.

Кейн пришла в себя будто от вспышки.

– …шок… в-званный… перенапряжение архетипа… – голос звучал сухо и спокойно, совсем рядом, царапал голову изнутри. Кейн хотела сказать ему, чтобы он замолчал.

Медленно она открыла глаза.

Доктор Адам Лейбер, лечащий врач семьи Райт, наклонился к ней, положив прохладные сухие ладони на виски Кейн, осторожно повернул ее голову из стороны в сторону:

– Вы слышите меня, Аннет? Моргните, если да.

Аннет.

Он всегда называл ее так, на южный манер.

Веки казались неподъемными, опустить их было легко, поднять снова намного труднее.

Лицо доктора Лейбера теперь было намного ближе, причудливый монокль в витой золотистой оправе делал его похожим на странноватую птицу.

– У вас отравление спиритом и признаки истощения сознания. Я ввел вам антидот и несколько укрепляющих препаратов, но постарайтесь не вставать некоторое время.

Кейн медленно повернула голову, оглядывая комнату, в которую ее принесли. На резном секретере возле кровати мягко светилась спирит-лампа: простой матовый шар в кованном держателе с растительным орнаментом, над дверью из красного дерева было небольшое полукруглое окно. Тяжелые портьеры закрывали единственное окно – круглое, заключенное в причудливую деревянную раму, на этой раме где-то сбоку была надпись «А+Л навсегда».