На таком расстоянии от входа можно было расслышать льющуюся изнутри музыку, аплодисменты зрителей – должно быть, только что закончился один из номеров. Пахло сладкой ватой, жареной картошкой и машинным маслом. Рядом, на аккуратной изящной табличке висела афиша. «Видения Королевы Иллюзий», – гласила она, и с нее всем проходящим мимо улыбалась Эрика.
Кейн с Атресом обошли здание с торца и остановились у служебного хода. Дверь была невзрачная и неприметная, с небольшим аккуратным замком и потемневшей от времени латунной ручкой.
Звонок тоже был старый – простая медная кнопка, и, когда Кейн нажала на нее, где-то внутри раздался мелодичный перезвон.
Оказывается, она все это время помнила этот звонок.
Им пришлось ждать на улице около пяти минут, прежде чем дверь открыл высокий мужчина с непропорционально маленькой головой.
– Добрый день, Хоуз, – Кейн поклонилась на университетский манер и добавила: – Мне хотелось бы встретиться с Эрикой.
Хоуз окинул их с Атресом неприветливым взглядом и посторонился:
– Госпожа Эрика сейчас на представлении.
– Мы подождем, – сказала Кейн. Коридор, в котором они оказались, был узким, плохо освещенным, и массивные стены старого здания почти ощутимо давили.
В ответ на просьбу Кейн о встрече Эрика ответила одним-единственным «Приезжайте».
Кейн не ждала, что встреча выйдет легкой, но и не видела смысла загадывать заранее.
– За мной.
Хоуз провел их по коридору до винтовой лестницы и начал спускаться вниз. Света на лестнице не было, и небольшой спирит-фонарь, который Хоуз принес с собой, отбрасывал по сторонам странные тени.
Чем ниже они спускались, тем холоднее становилось. Штукатурка стен сменилась на необработанную горную породу, и Кейн почти не удивилась, когда они остановились перед массивными двойными дверьми. Тяжелое темное дерево, обитое железом, кое-где едва заметно переливалось линиями спирита, в него была встроена схема. Что-то защитное, насколько могла судить Кейн.
Она ни разу не была там, но все же без труда определила, почему Эрика распорядилась привести их с Атресом именно сюда.
Хоуз повозился с массивным железным замком, прежде чем двери поддались, и Кейн заглянула внутрь.
За дверью оказалось просторное помещение, гулкое и почти полностью пустое. У дальней стены, полускрытая ширмой, стояла кровать, ближе к выходу расположились стол и два кресла. Света не хватало, чтобы рассмотреть помещение целиком, но Кейн и не нужно было этого делать.
Она знала, куда их привели.
Они с Атресом оказались в комнате, в которой Вольфган Хаузер, отец Эрики, провел свои последние месяцы.
– Садитесь, – неприязненно сказал им Хоуз и ушел, закрыв за собой дверь.
– Он не любит вас, – невозмутимо заметил Атрес, остановившись возле письменного стола.
– Никто здесь не любит меня, – ответила ему Кейн, занимая одно из кресел. – Мое решение обрекло Хаузера на медленное угасание в этой комнате. Такие вещи не располагают к любви.
– Не худшее, что вы могли бы сделать, – сухо заметил Атрес. Он наклонился над столом совершенно обыденно, явно не испытывая неловкости от того, что находился в комнате мертвого человека. – Думаете, Эрика Хаузер намеренно заставляет нас ждать?
– Я не знаю.
Кейн помнила Эрику разной – порывистой и упрямой, в отчаянии умоляющей спасти отца, собранной и сосредоточенной в Университете. И она помнила ее на полу в зале испытаний – скорчившуюся от боли фигуру в простом красном платье ученицы, белокурые локоны на грубом массивном камне пола, извивающиеся образы Миража вокруг – темные, страшные.
До того случая Эрика была удивительно красивой девушкой. Потом Кейн видела ее в больничной палате, все еще бессознательную, укутанную дымом образов и видений. Часть лица Эрики и правая рука были изуродованы ожогами. Эрика лежала неподвижно, пронзительно бледная на фоне застиранной больничной простыни, и казалась сломанной куклой.
– Мы не виделись долгое время. Сейчас она может быть совсем не такой, какой я ее помню.
Хотя прежняя Эрика, наверное, действительно заставила бы их с Атресом ждать.
– Вы даже не представляете, насколько, мастресса Анна, – голос за спиной заставил Кейн вздрогнуть.
Она не почувствовала ничего – дверь не скрипнула, открываясь, никто не заходил в комнату, разве что ей почудилось присутствие постороннего спирита, но оно едва читалось на фоне схемы на двери.
Голос был странным, нечеловеческим, он расслаивался на детский и взрослых, на голос мужчины и женщины, как будто одновременно слова произносило несколько человек.