Нет уж, только не это!
Пусть все останется, как было. Он предпочитает и далее оставаться в роли кафедральной затычки на все случаи жизни.
Утром они встретились по дороге в институт.
— Которую ночь глаз не смыкаю, — пожаловался Виктор Николаевич своему другу. — С ума можно сойти…
— Что так? — удивился Марк Юрьевич.
— Да вот со своей диссертацией… Похоже, я в тупике оказался, не туда забрел. С каждым экспериментом все более в том убеждаюсь. Да ты и сам все отлично видишь. Разве не так?
— И… и что же теперь?
— А теперь разбирай установку к чертовой матери! — неожиданно вскипел Виктор Николаевич. — Чтобы глаза мои ее больше не видели! В утиль! На свалку!
«А вот он бы не отказался, — покосившись на друга, подумал Марк Юрьевич, — не стал бы заботиться о возможных последствиях, терзаться сомнениями…»
И еще раз вздохнул с облегчением.
…Установку он разбирал с яростным ожесточением, будто боялся, что Виктор может еще передумать, снова продолжить эксперименты и вместо Марка прийти к световому торнадо. Он не отсоединял, а рвал и резал провода, шоферской монтировкой отдирал платы с тончайшими печатными схемами, приводя их в полнейшую негодность.
Но более всего досталось интерферометру и излучателю, обошедшимся кафедре в копеечку. Марк исковеркал их выверенные до долей ангстрема поверхности.
И только когда у ног его образовалась груда изувеченных деталей, Марк Залесский вздохнул с облегчением. Со световым торнадо было покончено раз и навсегда.
А подойти к окну и выглянуть на ту самую улицу он так и не решился.
МАГНИТНАЯ ОПАСНОСТЬ
По дороге с завода домой Виктор Парамонович решил забежать в политехнический институт, чтобы договориться с Городиловым насчет преферанса, сообразить пульку по маленькой. Несмотря на свою полноту, он довольно бойко взбежал на четвертый этаж, миновал длинный коридор.
На дверях лаборатории, механиком которой работал Городилов, светилось красное табло: «Не входить! Опасно!»
Виктор Парамонович снисходительно пожал плечами. Ему не верилось, чтобы в стенах этого здания могло создаваться что-то путное, тем более в лаборатории с очень туманным названием «Магнитная проницаемость». Поэтому он решительно взялся за ручку двери, с тою же пренебрежительной снисходительностью отметив, что предупреждение на табло не вяжется с халатным отношением к двери.
Он оказался перед установкой, которой прежде на этом месте не было. Она походила на заводской пресс с поднятым пуансоном. Где-то в другом конце зала слышались голоса, гудели электрические машины. Виктор Парамонович постоял, надеясь, что на него обратят внимание. Не дождавшись, он просунул голову между тем, что напоминало ему пуансон и матрицу пресса.
— Го-о-ро-ди-лов! — позвал он негромко.
Голоса мгновенно смолкли. Первым к нему подскочил заведующий кафедрой, по внешности кавказец.
— Кто впустил? — заорал он на Виктора Парамоновича. — На тот свет не терпится?
— Куда же вы голову сунули? — трагическим шепотом, от которого у Виктора Парамоновича мурашки побежали по спине, проговорила полная женщина в синем халате. — Тут же полторы тысячи тесла!
Виктор Парамонович, не имевший ни малейшего понятия о «теслах», попятился. Четырехзначное число произвело на него, экономиста со средним техническим образованием, ошеломляющее впечатление.
Постепенно вокруг него сомкнулось кольцо людей в белых и синих халатах. Они все охали, разводили руками и всячески поносили Городилова, ответственного за закрытие дверей.
В это время появился и сам Городилов. В каждой руке его было по две бутылки кефира, но тем не менее, извернувшись, он умудрился повернуть за собой ключ в замке дверей.
— Вот, — радушно улыбаясь, пояснил он всем, — жена наказала. Сегодняшний, свеженький.
— Выгоню!!! — загремел заведующий кафедрой. — Распустились!!!
Тут и все остальные набросились на Городилова. О каком уж преферансе могла сейчас идти речь? Пользуясь тем, что всеобщее внимание перенесено на его карточного партнера, Виктор Парамонович выскользнул в коридор.
И почувствовал легкое головокружение. С минуту он постоял, давая себе успокоиться. Вот до чего же взвинтили человека своими дурацкими тесла! Ну, уж теперь он сюда ни ногой.
Неприятности начались в троллейбусе. Какая-то девица уступила ему место. Несколько шокированный (ему все-таки было почти десять лет до пенсии), Виктор Парамонович тем не менее поспешил устроиться на освободившемся сидении. Это удалось ему с некоторым трудом, поскольку рядом оказалась весьма полнотелая дама.
«Ну и туша, упаси господи! — участливо подумал Виктор Парамонович о своей соседке. — Досталось же кому-то такое сокровище».
— Что-о-о?! — поворачивая к нему побагровевшее лицо с тройным подбородком, грозно протянула дама. — Что вы сказали? Я — туша? Ах ты хам этакий! Да ты сам г… вонючее, недоносок паршивый! Да ты…
На Виктора Парамоновича словно кипятком плеснули. Он плохо помнил, как выбрался из троллейбуса, сопровождаемый проклятиями дамы и дружным хохотом пассажиров. Стоя на дрожащих ногах и вытирая обильно выступивший на лице пот, он слезно вопрошал себя: «Ну как же я мог? Ну как же я так забылся?»
Трудно было сыскать более мирное и безобидное существо, нежели Виктор Парамонович. За всю свою жизнь он и мухе зла не причинил, никогда ни с кем не ссорился — ни с женой, ни с соседями, ни с сослуживцами. Любой мог найти, у него сочувствие и рубль-два до получки.
Домой Виктор Парамонович добрался пешком, не рискуя более попасть еще в одно неловкое положение. Настроение его было испорчено. Уже подымаясь по лестнице, он уловил тошнотворный запах жарившейся рыбы.
— Опять моя лахудра жарит треску, — мысленно возмутился он, открывая двери квартиры. — Чтоб ей треснуть вместе с этой треской.
Тут он в сердцах (но опять же мысленно!) присовокупил кое-что такое, чего (упаси господи!) никогда бы не позволил себе произнести вслух.
Из кухни выглянула жена. На рыхлом лице ее было такое выражение, будто вместо мужа в квартиру вполз гигантский осьминог.
— Ви-тень-ка-а-а!!! — простонала она, — да как же у тебя язык повернулся произнести такую гадость? Сколько лет с тобой прожили и ничего подобного я от тебя не слышала. Да как же ты мог, как ты посмел? И ты же всегда хвалил мою жареную треску. Ах, Витя, Витя…
И она, закрыв лицо клеенчатым фартуком, залилась слезами.
Виктор Парамонович, потрясенный до самых пяток, остался стоять каменным идолом. Он тщетно пытался осмыслить случившееся, но в голове его образовалась сплошная пустота.
Объяснение с женой было сумбурным, но, слава богу, закончилось примирением.
На другой день, плохо выспавшийся после минувших передряг, Виктор Парамонович понес на подпись начальнику отдела составленные им сводки по отгрузке готовой продукции завода.
Почтительно наблюдая, как начальник, не читая, подписывает бумагу за бумагой, Виктор Парамонович не удержался, чтобы мысленно не злопыхнуть: «Что ни подсунь, все подмахнет. А вникать — усилий жалко. Как же, перетрудиться можно!»
— Вы в этом уверены?
Начальник откинулся в кресле и холодно, не без удивления, блеснул стеклышками своих огромных очков на самого покладистого сотрудника отдела.
— В-в-в че-чем, извините, именно? — заранее холодея, прозаикался Виктор Парамонович.
— Да вот насчет того, что я усилия экономлю и перетрудиться боюсь? Что ни дай, все подмахну? Так, значит?
Пол покачнулся под ногами Виктора Парамоновича. Ах, если бы он мог провалиться сквозь землю, раствориться, исчезнуть в пространстве! Столько лет безупречной службы… Не только на собраниях, он и на перекурах не позволял себе вольных суждений о начальстве. А тут… Да еще прямо в глаза!
Человек достаточно начитанный, имеющий к тому же среднее техническое образование, Виктор Парамонович начал догадываться, какая напасть свалилась на его голову: окружающие каким-то образом стали слышать, о чем он думает. Конечно, в юности ему доводилось читать научно-фантастические произведения, в которых некто находил способ подслушивать мысли окружающих. О, это было весьма забавно и заманчиво! Но вот когда слушают твои собственные мысли… это уже трагедия.