– Как у этой, с четвертого подъезда, — ее собеседница сплевывает на асфальт скорлупу от семечек, что держит в газетном кульке, и принимается заливисто хохотать, сквозь смех поддерживая разговор. - Слушай, Петровна, может, и мне чего увеличить? Глядишь, пенсионера какого найду, хоть ремонт в ванной закончу! А то от детей помощи никакой!
– Скажешь тоже! Нужна ты олигарху со своими морщинами! Не лицо, а сухофрукт! – то ли кашляет, то ли заражается весельем, покрякивая в такт своей напарнице по сбору сплетен. – Как думаешь, это кому так повезло?
– Так, этой наверно, что на восьмом этаже напротив Алексеевны живет! Темненькая такая…
– Не-е-е, – женщина с гербарием на голове недоверчиво кривится, откидываясь на деревянную спинку скамейки. – У той хахаль взрослый… Лет пятьдесят, не меньше. А этот вон, молодой, красивый!
Я немного теряюсь, когда две пары глаз начинают внимательно изучать мою фигуру: ведут от носков ботинок выше, к груди, что, кажется, пришлась им по душе, и уже о чем-то перешептываются, посмеиваясь собственным выводам.
– Хорош, ничего не скажешь, – Петровне скромности не занимать. Подмигивает, кокетливо поправляя блузку в жуткий бирюзовый горох, и принимается хохотать еще громче, когда подруга щипает ее за конопатую руку.
Придирчивую проверку я все же прошел. Прячу улыбку, отворачиваясь от старушек, и отхожу подальше, желая укрыться под сенью молодого клена. Присаживаюсь на металлический забор, прутья которого выкрашены в насыщенный синий, и вновь тянусь за пачкой, больше не представляя, чем еще можно себя занять, ожидая хозяйку новенькой Инфинити. Два часа торчу под ее окном, а Юле словно плевать. Разве, не должна была она выбежать из подъезда, едва я заглушил мотор, и наматывать круги вокруг своего коня — красивого, пусть и обтянутого пленкой столь нелепого цвета?
Вскидываю голову, даже не представляя, за каким из окон скрывается от меня любовница Тихомирова, но через секунду бросаю эту затею, ведь безжалостно палящее солнце уже слепит глаза даже сквозь стекла защитных очков. Рубашка прилипла к коже, и единственное, о чем я мечтаю – поскорее избавиться от этой официальной одежды, что напялил, наслушавшись ценных советов своего товарища. Где ее носит?
– Вышла, красотка! — те же бабульки, что до сих пор не покинули лавку, продолжая усеивать асфальт скорлупой, синхронно поворачиваются к подъездной двери, брезгливо морща свои тонкие губы. - Тебе, что ли, такой подарок сделали?
Я нахожу глазами высокую стройную брюнетку в нелепой майке и джинсах с огромными дырами на стройных бедрах, и застываю взором на ее лице – юном, немного хмуром, ведь ухоженные брови уже сошлись на переносице. Смотрю, как она замедляет шаг, проходя мимо любопытных соседок, и уже тянусь за снимком, что покоится во внутреннем кармане моего пиджака – взгляда с автомобиля девушка не спускает, но на его законную владелицу совсем непохожа. У той глаза ярче, оттененные пушистыми черными ресницами, пухлый рот, подкрашенный броским вишневым блеском, и щеки тронуты здоровым румянцем… Впрочем, в современном мире живу! Разве для меня новость, что косметика меняет женский лик до неузнаваемости?
– Не ваше дело, — тем временем огрызается девушка и все ближе подбирается ко мне, отмахиваясь от любопытных старух как от назойливых мух.
– Вы посмотрите, королева! Никого не стесняется!
– А чего мне стыдиться?
– А разве нечего? А то мы не видели, кто к тебе ездит! С одним по ночам шашни крутишь, другой вон, иномарки дарит!
– Завидно? За собой бы следили, без слез уже и не взглянешь, — поворачивается спиной, адресуя свои слова пенсионеркам, а я уже по-мужски оцениваю ее вид сзади. Не тощая. Напротив, аппетитная во всех необходимых местах.
– Чему тут завидовать? В наше время тебя бы камнями закидали за такой образ жизни! – Петровна даже встает, яростно размахивая своей клюкой из темного дерева. – Проститутка! Куда только мать смотрит!
– А она от меня недалеко ушла, – наверняка скалится, ведь растерянная физиономия моралистки идет красными пятнами. – Так что приберегите свои проповеди для других.
Бросает и резво разворачивается на пятках, на ходу цепляя очки за ворот футболки, отчего белый трикотаж провисает, оголяя ложбинку на ее загорелой груди. Вышагивает, излишне покачивая бедрами, и вот уже тормозит в нескольких шагах от меня.
– Чего встал? Бант снимай и за руль,– подбородок вздернут, а взгляд ничего не выражает. Словно и не человек перед ней, а фонарный столб.