Пока он болтал, я осматривался — помимо индуса я видел лишь двоих дозорных, один на западной оконечности площадки, другой на восточной, и оба таращились наружу, следили за окрестностями, и если бы я сумел освободиться прямой сейчас… но путы держали крепко, да и я был слишком слаб.
— Нечего таращиться! — удар прилетел мне в губы, я шарахнулся об пол затылком, во рту появился соленый привкус крови.
Но тут Джавал совершил ошибку, он нагнулся слишком низко, чтобы понаблюдать за моими мучениями. Ну я и приложил его, как он попытался в свое время, лбом в переносицу, чтобы ее сломать и вывести гаденыша из строя, напрягся так, что судорога прошила живот… и тоже чуть-чуть не попал.
— Трезубец Шивы! — заорал индус, отскакивая. — Я тебя кончу на месте! Ты покойник!
Он и не подозревал, насколько близок к истине.
Джавал передернул затвор автомата, направил оружие на меня, палец его застыл на спусковом крючке.
— Отставить, — донеслось со стороны лестницы, и над полом воздвиглась голова Цзяня, затем он по пояс, целиком, и следом еще двое бойцов, все в песке. — Сказано же было — тихо. Кто будет по сторонам смотреть, Конфуций?
Обращенные на меня глаза Джавала вспыхнули ненавистью, но он отвел калаш в сторону.
— Иди на пост, смени Энрике, — велел Цзянь. — Вы двое — можете отдыхать.
Комотделения проводил бойцов взглядом, и повернулся в мою сторону.
— Говорил я тебе, Иван, что не стоит идти против меня, — проговорил он задумчиво. — Только ты не послушался. Неужели ты вообразил себя героем, думал, что один справишься? — Цзянь пожал плечами. — Ты убил беднягу Танвира, и его плоть сегодня станет нашей плотью. Но мы подстрелили Джозефа, и вот он умер зря… жаль, что ничего при нем не осталось, даже патронов.
Ну что же, хоть это хорошо — шедший в паре с тайцем Ингвар забрал все ценное, разве что тело вытащить не смог. Понятно, где так испачкались те два старичка — попытались добраться до убитого, вдруг при нем найдется вода, еда, ну или пара магазинов.
— И вы все умрете, еще до заката, — продолжил Цзянь. — И девки, которых ты спасал. Все. Не могу обещать, что это будет приятно… для вас, но нам это точно будет полезно. Вкуси ту плоть, что отлична от твоей, что превышает твою, что имеет вкус странный, знание необычное, строение неземное, — он явно цитировал какой-то священный текст, и голос его дрожал от радостного возбуждения, — и плоть эта станет священной, она освятит твою. Постигнешь ты мудрость, и силу, и славу, и победа будет с тобой до краев вечности…
Сейчас этот маленький узкоглазый тип выглядел по-настоящему страшным, в нем ощущалась бешеная, неукротимая сила.
Не в первый раз за сегодняшний день я пожалел, что не могу подстегнуть вирус в себе усилием воли. Стань я безумцем, разодрал бы я ремень в одно мгновение, бросился бы на Цзяня и оторвал ему голову вместе с каской, заливисто хохоча при виде ударившего из порванных артерий фонтана крови.
Комотделения нахмурился, должно быть что-то увидел в моем взгляде, прочел на лице.
— А ты мог стать одним из нас, — произнес он с сожалением. — Я бы сам посвятил тебя. Силы в тебе достаточно. Хотя… еще не поздно. Откажись от них, отрекись от тех, кто слаб! — Цзянь ткнул пальцем в сторону девчонок. — И ты познаешь такие тайны, которых и вообразить не можешь! Постигнешь истинное, сокровенное, приобщишься величия!
Мелькнула мысль согласиться, пойти на сделку, чтобы меня освободили, развязали руки, и я мог прикончить еще кого-нибудь.
— Нет, — я покачал головой.
Цзянь не идиот, сначала он повяжет меня кровью, превратит в соучастника убийства или чего похуже, и только затем даст хотя бы миллиметр свободы.
— Жаль. Как знаешь, — он кивнул. — Будете болтать — завяжем рты, так что лежи тихо.
Я повернул голову и подмигнул Марии, она в ответ слабо улыбнулась.
Красное солнце неспешно катилось по горизонту, меня время от времени начинало знобить. Накатывали волны головокружения, рук я не чувствовал уже до плеч, осознавал только нещадно саднившие порезы; время от времени не засыпал, а впадал в болезненное забытье, где царило слепящее сияние, как между кубов, орали умирающие люди и рычали переставшие быть людьми звери.
Бешенство продолжало менять мое тело, но оно, увы, не спешило.
Движуха началась примерно через час, когда снизу, с первого этажа притащили охапку настоящих дров. Откуда старички взяли эти ровные, аккуратные поленья, я мог только догадываться, но скорее всего провезли контрабандой через транспортную зону, отсыпав в карман кому надо.
В руках у Энрике появились таблетки сухого топлива, коробка спичек.