Лика предусмотрительно помедлила прежде, чем ответить.
– Говорят, кто-то пошутил над тем, что он, якобы, чуть не подрался с девчонкой. А он за это серьезно избил шутника.
Я непроизвольно сдвинула брови на переносице, обдумывая ее слова.
– Он псих, – вмешался в разговор Ян, поднимаясь на ноги и возвращая на полку книгу, которую листал до этого. – И всегда им был.
– Ты знаешь его? – удивилась я, ничуть не сомневаясь в этом после такой реплики.
Ян вздохнул и неспешно направился в глубину библиотечных коридоров, в которых стояла кромешная тьма.
– Знал когда-то, – бросил он на ходу и скрылся в темноте. Единственной одинокой нитью, пронизывающей непроглядную темноту, был луч света от его фонарика, молчаливо бродящий по заставленным полкам.
Мы посидели еще немного, а затем начали расходиться. Лика не сказала больше ничего в тот вечер. Будто в рот воды набрала, а может, обдумывала то, что ляпнула случайно. Но я только и думала, что о ее словах. Они неугомонным маленьким вихрем крутились у меня в голове, никак не желая опуститься на дно памяти, где их припорошило бы легкой пылью и воспоминаниями новых, еще не прожитых дней.
Оставшись в одиночестве, я еще побродила по библиотеке, пытаясь отыскать то место, где неделю назад взяла с полки книгу «Эра географических открытий». Но найти так и не смогла, зато наткнулась на Зика, который, как оказалось, еще не покинул библиотеку. Он стоял у раскидистых металлических стеллажей и светил фонариком на белеющие корешки книг. Я молча встала рядом с ним и обвела взглядом полки.
– Что это? – прошептала я.
Шепот мой тут же подхватила и разнесла по всем коридорам тишина.
– Конституция, – отрешенно ответил мне Зик. – Судебное право.
Он повернул ко мне свою взъерошенную голову и с горечью усмехнулся.
– Смешно. Правда?
Я рассеянно кивнула, как и он, не находя в этом совершенно ничего смешного.
– Я поступил на юридический, как раз перед тем, как рухнула система, – признался он. – Не проучился ни дня. А ведь я мог бы стать хорошим адвокатом.
В интонации Зика промелькнуло что-то совершенно неуловимое, но намеренно обозначенное, словно подведенное красной чертой. Я с неловким сомнением склонила голову, чтобы заглянуть в его лицо.
– Так тебе сейчас двадцать восемь? – нерешительно предположила я. По моим подсчетам получалось, что так.
– Да, – усмехнулся Зик и внимательно посмотрел на меня в темноте библиотеки. – А на сколько я выгляжу?
– Я бы не дала тебе больше двадцати, – с торжественным спокойствием в голосе сообщила я ему и не сдержала ответной улыбки.
Постояв еще немного с Зиком, мы разошлись. Он направился к пожарному выходу из библиотеки, так как только он выходил на территорию Змеев. А я резко поменяла заданный курс, после того, как оказалась в центре огромного библиотечного зала, под стеклянной куполообразной крышей. Сквозь прозрачное стекло мраморный пол заливало серебристое свечение звезд. Я долго стояла, запрокинув голову, завороженно глядя в чернеющее небо над головой и искрящиеся кристаллы звезд, а потом побежала наверх, словно туда меня манила невидимая сила или же просто красота предстоящего созерцания.
Четыре этажа я пробежала, даже не запыхавшись. Широкие лестничные пролеты старинного, хранящего свою историю и свои тайны, здания молчаливо уводили меня наверх. Я легко взбегала по мраморным ступеням, скользя рукой по шероховатой поверхности перил. Библиотеку я знала достаточно хорошо и без труда нашла пожарный выход, ведущий на крышу. Взобравшись по невысокой лестнице к потолку, я толкнула рукой крышку люка и вылезла на крышу.
Теплый городской воздух ударил мне в лицо. В библиотеке было на порядок холоднее. Но я уже давно привыкла к этому и практически не замечала прохлады пустынных мраморных залов. В последние дни августа погода стала заметно прохладнее. Я сменила футболки и майки на более плотные кофты с длинным рукавом, имеющиеся в моем шкафу. И чаще обычного стала надевать любимые джинсы, собираясь в дальние вылазки.
Устремляя взгляд в небо, я неожиданно для самой себя растерялась. Столько невыразимой красоты было в этой чернеющей, непроглядной пустоте. Свет звезд был ослепительно ярок. Они попеременно мерцали на черном атласе. И их невозмутимое молчание было практически невыносимым. Люди во все времена думали, что это они наблюдают за звездами. А мне почему-то казалось, что это звезды наблюдают за нами. И голова кружилась от одной мысли о том, сколь много они видели возмутительного и прекрасного, печального и безгранично радостного. Даже погруженная в собственные мысли, я отчетливо уловила движение воздуха и услышала едва различимые шаги за спиной.