– За две с половиной секунды, – откликнулся я, вкручивая в старый Volvo поочередно новые свечи. – А, что?
Клим загадочно улыбнулся, взглянув на меня поверх очков в толстой черной оправе, которые он цеплял на нос исключительно во время работы.
– Возможно, у тебя получится сократить этот временной показатель, – подмигнул он мне и снова погрузился в работу.
– А смысл? – вздохнул я, вспоминая все происшествия последних нескольких дней. – В гонках следующие два года мне участвовать нельзя.
– Да, я слышал.
Клим участливо вздохнул. Его вздох с легкостью разнесся по гаражу.
– Кстати, он пришел в себя, – тихо заметил он.
Я недоуменно моргнул.
– Парень, которого ты избил.
Мы внимательно смотрели друг на друга каких-то несколько секунд. Затем я коротко кивнул и склонился над капотом Volvo.
Значит, будет жить. Эта мысль принесла мне облегчение. Я не гордился тем, что сделал. Не гордился тем, что не смог сдержат эмоции. И дело было даже не в брате и в наказании, которое он наложил на меня. А в старом, затаившемся глубоко внутри меня, страхе. В чувстве вины, которое меня до сих пор преследовало, несмотря на то, что все тогда я сделал правильно. Но даже осознание этого не освобождало меня от тяжести вины.
С Малхом мы не виделись несколько дней кряду. Он избегал меня. А если пересекался со мной дома, то хмуро провожал меня взглядом, но ничего не говорил. В тот день я вернулся домой из мастерской Клима за час до назначенного мне комендантского часа, с бутылкой коньяка в руках. В общей гостиной клана, где обычно всегда кто-то ошивался, было пусто. За длинным столом из темного дерева, спиной ко мне, сидел Малх и что-то записывал от руки в большую амбарную книгу.
– Ты знаешь, что похож на крота из сказки про Дюймовочку? – сказал я, нарушая непривычную, режущую слух тишину в гостиной. – Который зернышки считал.
Не самая лучшая из моих попыток начать разговор, зато самая оригинальная. Малх поднял голову и, обернувшись на мой голос, смерил меня взглядом.
– Очень смешно, – сухо заметил он. – Ты, что уже выпил где-то?
Его внимательный взгляд сместился на бутылку в моих руках и губы неодобрительно сжались в тонкую линию. Я подошел к столу и поставил бутылку с коньяком перед братом, в молчаливом жесте демонстрируя ему, что она еще закупорена.
– Только собираюсь, – усмехнулся я. – Хочешь со мной?
Выдвинув из-за стола стул, я сел рядом с братом и устало откинулся на деревянную, резную спинку. Плечо сегодня ныло не переставая. И эта постоянная, тупая боль изводила меня настолько, что я уже мечтал забыться хотя бы на время.
– У меня еще встреча сегодня, – угрюмо буркнул Малх, в ответ на мое предложение.
– Так поздно? – удивился я.
Было уже начало десятого.
– Да, – не глядя на меня, подтвердил Малх, продолжая переписывать цифры в колонку с какого-то печатного листа в свою огромную тетрадь. – И собирайся. Поедешь со мной.
Я удивленно уставился на его темноволосую макушку.
– У меня комендантский час, – напомнил я ему, но Малх нетерпеливо махнул рукой в воздухе в ответ на это.
– Забудь о нем. Ты мне нужен на этой встрече.
Я громко рассмеялся, запрокинув голову назад. Брат разрушал все мои планы на сегодняшний, ни к чему не обязывающий вечер.
– Нет, ты хуже крота, – заключил я. – Я весь день работал с Климом в мастерской. У меня до сих пор болит плечо, после падения на гонках. Все, чего я хочу – это выпить пару рюмок коньяка и завалиться спать. О какой вообще встрече идет речь?
Брат смерил меня хмурым взглядом.
– О важной, – только и сказал он и вновь вернулся к цифрам.
Я рассматривал его сосредоточенное лицо, на котором в последние годы стали все отчетливее проступать мелкие морщинки. Он был силен. Во всем и всегда. Его не сломала смерть родителей, уход Елены в неизвестность, кровопролитие и жестокость в те дни, когда мы боролись друг с другом за территории. Он словно был сделан из особого вида металла, который чтобы не вбирал в себя, становился все сильнее. Мне казалось, что я был совершенно другим. Я отвергал все, что со мной происходило, будто позиция постоянной обороны была у меня в крови. Я находился в постоянной борьбе с обстоятельствами и с собой. Я не умел приспосабливаться. Вообще…